Едва только комедия с присягой заканчивается, Гитлер немедленно садится в автомобиль и мчится в Нейдек, к Гинденбургу. Он хочет говорить с глазу на глаз с умирающим. Мировая история знает мало более позорных часов. Но позже Гитлер пытается даже этот последний час жизни престарелого президента представить германскому народу и миру в фальсифицированном виде. Согласно рассказу Гитлера, который распространил Франц фон Папен и вокруг которого пропагандисты Гитлера с течением времени сплели настоящие легенды, Гинденбург лежал на кровати с закрытыми глазами, когда Гитлер вошел в комнату. Сын президента Оскар фон Гинденбург подходит к отцу и говорит: «Папа, здесь господин рейхсканцлер». Гинденбург не отвечает. Сын повторяет прежние слова. «Почему он не пришел раньше?» — шепчет умирающий. «Г-н канцлер не мог приехать раньше, папа», — отвечает сын. «О да, понимаю…» — сказал Гинденбург. «Папа, канцлер Гитлер хотел бы обсудить с тобой пару дел», — продолжает дальше Оскар. Тогда умирающий поднимает наконец глаза. Он смотрит на Гитлера долгим отсутствующим взглядом, затем, не произнеся ни одного слова, навеки закрывает глаза.

Когда Гитлер выдумал эту историю, он также добавил, что Гинденбург своим последним взглядом «обнадежил» его. Однако в действительности эта встреча происходила следующим образом.

Когда Гитлер входит, в комнате умирающего находятся врачи и две дочери Гинденбурга. Президент уже в агонии и, конечно, даже не узнает Гитлера. Последними едва понятными словами он упоминает императора и «германскую родину». На другой день, 2 августа 1934 г., в 9 часов вечера врачи устанавливают наступившую смерть.

При этом известии Гитлер снова там. Он сразу спешит к сейфу и берет оба письма. Немедленно вскрывает их и, прочитав, говорит окружающим: «Последнее письмо адресовано лично мне. Позже я решу, соглашусь ли я вообще предать его огласке и если да, то когда».

«Напрасно я упрашивал Гитлера довести до сведения нации оба эти письма», — пишет в недавно появившихся мемуарах Франц фон Папен. Оба письма никогда не были опубликованы. Гитлер утаил их от германского народа.

Едва только Гинденбург закрывает глаза, Гитлер созывает имперский совет обороны. Кейтель, тогда еще полковник, на втором заседании совета, будучи председателем, докладывает о необходимости организации военной экономики. На заседании обсуждают, что нужно делать, чтобы добыть денег. Несколькими месяцами позже, 31 марта 1935 г., д-р Яльмар Шахт назначается имперским комиссаром военной экономики, облеченным всей полнотой власти.

Огромная армия безработных начинает рассасываться, затем медленно исчезает, потому что безработных поглощает растущая военная промышленность. Пресловутый лозунг Геринга «пушки вместо масла» превращается в практическую реальность. Вильям Е. Додд, американский посол в Берлине, в эти дни отмечает в своем дневнике: «В ходе конфиденциального разговора с Шахтом я узнал, что НСДАП абсолютно решилась на войну».

На заседании рейхстага 7 марта 1936 г. Гитлер говорит. «У нас нет территориальных требований в Европе. Мы точно знаем, что европейскую напряженность нельзя разрешить путем войны». В этот же день на заре приходит указание от главного армейского командования о том, что секретный военный приказ под кодовым наименованием «Шулунг», который подписан Гитлером 2 мая 1935 г. и с тех пор в запечатанном конверте ждет исполнения, сегодня должен быть выполнен. Операция «Шулунг» — не что иное, как насильственная военная оккупация демилитаризованной Рейнской области. Вермахт без единого выстрела вступает в Рейнскую область, а французская армия даже не попыталась оказать сопротивление.

«Представьте себе, оккупацию Рейнской области мы провели всего-навсего тремя батальонами, — сказал впоследствии на Нюрнбергском процессе фельдмаршал Кейтель. — Как мы сможем это осуществить тремя батальонами? — спросил я тогда у Бломберга (тогда военный министр. — Ред.). «О, — сказал он, — об этом не думайте. Теперь в первый раз мы ловим счастье»».

«И вы не опасались ответного удара?» — спрашивает Кейтеля английский генеральный прокурор. На это Кейтель делает такое движение правой рукой, как будто отгоняет нахальную муху, и отвечает: «Нас могли бы выбросить обратно, и я бы даже не удивился. Но после того как Гитлер увидел, как все легко дается… пришло и остальное».

Генерал-полковник Альфред Йодль в ходе Нюрнбергского процесса подобным же образом думал об оккупации Рейнской области. На вопросы известного юриста профессора Франца Экснера, который был одним из его защитников, он ответил так:

«ЭКСНЕР: Были у вас и у генеральского корпуса определенные военные соображения против оккупации Рейнской области?

ЙОДЛЬ: Да. Признаюсь, мы чувствовали себя, как азартный игрок, который в рулетке ставит все свое имущество на красное или черное.

ЭКСНЕР: Как сильны были германские войска в Рейнской области во время оккупации?

ЙОДЛЬ: Всю операцию мы провели примерно силами дивизии, но на собственно западную сторону Рейна мы продвинули лишь три батальона, а именно: один в Аахен, один в Трир и один в Саарбрюкен.

ЭКСНЕР: Скажите, пожалуйста, вы сделали что-нибудь, чтобы избежать вероятного военного конфликта из-за оккупации?

ЙОДЛЬ: В то время мы получили очень серьезные сигналы от наших атташе в Лондоне и Париже. Эти доклады произвели глубокое впечатление и на меня. Я могу сказать только, что даже французские пограничные подразделения были достаточно сильными, чтобы просто смести нас!»

Но азартный игрок во дворце канцлера в Берлине ставит на соответствующую масть… и достигает неожиданного успеха Годом позже, 5 ноября 1937 г., после того как он успокоил германский народ и мир, Гитлер созывает своих непосредственных сотрудников на совершенно секретное совещание. Участники совещания: военный министр Вернер фон Бломберг, командующий армией Вернер фон Фрич, командующий военно-морскими силами адмирал Эрих Редер, министр иностранных дел Константин фон Нейрат и личный адъютант Гитлера полковник Фридрих Госсбах. Госсбах ведет протокол совещания, и этот документ в дальнейшем, в конце войны, попадает в руки секретной службы — вооруженных сил союзников.