Властная Королева так любила своего сына, что обменялась телами с его возлюбленной. Скромной невзрачной девочке Жанет было трудно в этом разобраться, тем более что она сама влюбилась в принца.
Федина Елена Николаевна
Королева воскресла!
Королева умерла. И я была единственной, кто ее искренне оплакивал. Ее несчастное тело еще не было перенесено в фамильный склеп на кладбище, а весь двор уже веселился. Фрейлины вплетали пестрые ленты в пышные прически и украшали черные платья бантами и булавками, музыканты играли вместо реквиема что-то чуть ли не плясовое, а сам наследный принц со своей свитой стрелял во дворе из арбалета по пустым бутылкам, выставленным в ряд на заборе. Звон разбитого стекла раздражал меня даже больше, чем веселая музыка.
Я тихо сидела возле гроба. Лицо у королевы было бледное и измученное, губы искусаны, брови страдальчески надломлены, она и представить не могла, что ее смерть всех только обрадует!
Старый карлик Корби зашел в траурную залу, осторожно прикрыл за собой двери и, убедившись, что кроме меня здесь никого нет, тихо сказал:
— Уходи, Жанет.
— Почему? — спросила я равнодушно.
— Беги отсюда подальше, если хочешь остаться живой.
Он был очень серьезен, этот вечно веселый, забавный карлик. Я кормила его манной кашей и протертой морковью, потому что у него болел желудок, я готовила только для больной королевы, но и его мне было жаль. Наверно, за это он меня и любил.
— Господи! — вздохнула я, — кому до меня есть дело? Можно подумать, что я знаю какую-то страшную тайну! Я слишком ничтожна, Корби, чего же мне опасаться?
— Тебе лучше знать, Жанет, за что тебя ненавидят.
— Кто?!
Он молча отошел и спрятался за ночной шторой. Только потом я услышала шаги. Вошло сразу человек десять: старый герцог Тиманский со своими детьми и племянниками, самое знатное семейство в Лесовии после королевского. Да и самое могучее, пожалуй. Вошли они бесцеремонно и шумно, траур их был весьма символичен, костюмы больше напоминали дорожные, чем похоронные.
Прибыли! Все разом. Кто — прямо из Тимана, кто из своих более близких резиденций. Вошли как хозяева, а наследный принц в это время стрелял по бутылкам. В раскрытые окна врывался звон осколков и пьяный хохот. Бог покинул этот замок, и, похоже, что навсегда!
Я встала и почтительно согнулась в поклоне, но меня никто и не заметил. Они окружили гроб.
— Мертва, — заключил старый герцог, как будто у него были причины в этом сомневаться.
— Царство ей небесное! — как-то на удивление скорбно сказала его дочь Юлиана Тиманская и надолго склонилась над гробом.
Я привыкла думать, что в этой девушке нет ничего человеческого, только безумная красота и надменность. Но что-то дрогнуло в ее душе, когда она увидела тело моей несчастной королевы. Все ее братья и кузены терпеливо молча ждали, когда ей это надоест.
Я жадно, с восхищением и тоской вглядывалась в нее, как голодный оборванец смотрит на кусок праздничного пирога, я слишком редко ее видела, да и то мельком, из-за портьеры или в щелку двери, я была любопытна, как все служанки, и так же, как все, не могла на нее насмотреться.
Юлиана выпрямилась.
— Убить бы этих церемониймейстеров, — презрительно усмехнулась она, — что за платье они на нее надели! И какой кретин ее причесывал?
Замечание было настолько неожиданным и странным, что все удивленно повернулись к ней. Юлиана указала рукой на гроб.
— Она была самой красивой женщиной в Лесовии. Она никогда бы не позволила надеть на себя такое мерзкое платье. Впрочем… все равно она прекрасна, разве нет?
Они всегда были соперницами: уже немолодая, отцветающая королева Мария-Виктория и она, прекрасная дочь герцога Тиманского. Теперь у нее не было больше соперницы, и она решила проявить великодушие.
— Самой красивой женщиной Лесовии, да и не только Лесовии, всегда была ты, — хмуро сказал ее кузен Якоб, и она взглянула на него после этих слов так, как будто возненавидела на всю жизнь.
— Отец! — Юлиана повернулась к старому герцогу, — ее надо похоронить, как полагается. Скажи этому… О, Господи, ну и семейка! Какой кошмар!..
Она имела в виду, конечно, принца Антуана. Она была в тихом гневе. Я осторожно пятилась, но очередь дошла и до меня.
— А ты что тут делаешь? — спросила герцогиня грозно.
— Просто сижу, госпожа.
— Как ты смеешь тут находиться одна?! Твое место на кухне!
— Мое место возле королевы.
— Что?! Ты еще и споришь?! Убирайся во флигель для прислуги, и чтобы духу твоего во дворце не было!
Колени мои подогнулись. Я выскочила из траурной залы, как из горящего сарая.
На кухне, среди знакомых котлов и сковородок, я немного успокоилась. Было шумно, людно и дымно: готовились грандиозные поминки. Ступить было некуда, даже в моем маленьком закутке, где я варила каши, поварята, усевшись на столе, взбивали крем.