Шрифт:
Мелхола-грешница тоже куда-то пропала, как ее ни окликали.
Тогда сестры, обнявшись, поддерживая друг друга и плача слезами радости и надежды, медленно побрели прочь из города Ершалаима. «Будь проклят этот город», – подумали обе. К рассвету они были уже далеко. Они держали путь в Назарет.
Слухами земля полнится. Так говорят. Из слухов вырастают предания, из преданий – книги. Записанное в книгах принимают за достоверное, за истину: как не доверишься книге? Книги переходят от поколения к поколению, заново переписываются. Передающий слухи всегда поддается искушению что-то прибавить от себя. То же и переписчик книг. Нередко он хочет дать свое толкование события, а то и сам выдумает историю, которой вовсе не было. И чем способнее выдумщик, тем интереснее вышедшая из-под его пера книга. Понятно: ведь умрешь со скуки, слово в слово переписывая одно и то же. А не бывает ли так, что к переписчику явится приятель и расскажет такое, что уж непременно нужно тут же поместить в книгу? Следует только умело пересказать, вплести в ткань повествования новый кусок. Так и возникают очень большие и важные книги. Их уже не исправляют и не дополняют. Они незыблемы и считаются данными «от века и навеки»…
Через много-много дней после врачевания тела Рови, чему Нехама и Елишеба были свидетельницами, до них – да и по всей округе тоже – дошли слухи, что распятый на кресте новый Спаситель и затем снятый с креста уже умершим был, как водится, помещен в могилу, прикрытую тяжелым камнем. На третий день, однако, восстал из мертвых и тоже вознесся на небо, ибо и он был истинно Сын Божий, а не как остальные люди, тоже вроде бы дети Божии. Слух этот быстро передавался из уст в уста и непременно всегда одной и той же, как обычно передают какую-нибудь новость, фразой: «Мешиах воскрес!» Одними такая фраза произносилась с восторгом убежденности, другими же с удивлением, недоверием и даже с насмешкой. А ответом на сообщение о воскрешении было обычно признание, что, мол, все это правда и истина неоспоримая. Так было принято. Ну а кто не верил в чудо, тот просто ничего не отвечал.
Потом объявились люди, говорившие, что им самим посчастливилось видеть воскресшего нового Спасителя перед его вознесением в небесные пределы. Таких людей – очевидцев! – слушали раскрыв рты. Еще бы, ведь такое воскрешение и вознесение на небо уже однажды было, правда давно, и вот теперь повторилось! Свидетелей приглашали в дома, потчевали лучшей пищей, просили рассказывать еще и еще. Те входили в азарт и разукрашивали свои рассказы новыми подробностями, которые, разумеется, тут же выдумывали сами. Ох и ловкачи эти свидетели!
А люди тем больше верили, чем больше вымысла было в откровениях рассказчиков. Так и пошло. Никто выдумщиков не останавливал. Наоборот, все больше поддавали им жару сами слушатели. А уж выдумщики и рады стараться. Сколько небылиц сочинили о распятом юноше Ровоаме, или Рови! Знал бы он сам. Но не мог он знать, не мог слышать. Пока не мог…
Четверо друзей надежно спрятали «больного» Рови. И не только спрятали, но и усердно лечили. При нем постоянно сидел один из четверых. Без сознания и без движения Рови пребывал три недели. В начале четвертой он открыл глаза, пошевелил губами, принял питье. Но потом снова впал в забытье. И все же целебные мази быстро делали свое дело: раны от гвоздей на руках и ногах заживали. К десятой неделе раны совсем зарубцевались. Понемногу друзья начали кормить Рови фруктами, овечьим сыром. Давали и вино.
И вот однажды он совсем открыл глаза. Взгляд – пока еще мутный – мало-помалу делался все более чистым и осмысленным.
А потом наступило утро, когда один из сидевших возле ложа услышал:
– Ты ли это, Елиэзер?
– Да, да, учитель! Это я, Елиэзер.
О, как велика была радость Елиэзера, как он засуетился, захлопотал, приговаривая:
– Да, это я… Но ты не разговаривай, учитель. Ты еще очень слаб. Побереги себя.
– Нет, я никогда не берег себя, – услышал Елиэзер. – Не берег, и не буду сейчас… Отвечай мне… Чему ты улыбаешься, друг Елиэзер?
– Я? Нет, нет… – Он не мог сдержать радостной улыбки.
– Не лги. Я вижу… Где это я, скажи!
– Ты… у нас… Не могу открыть тайны. Не настаивай, учитель Рови.
– Согласен. Но ответь: где моя мать, что с ней?
– Мать и ее сестра давно ушли в Назарет. Они там.
– Она видела казнь?
– Нет, учитель. Она лишилась чувств раньше.
– Хорошо. Берегите ее, друзья мои. Я не вернусь в свой дом… И вот еще… Кто те трое, что здесь с тобой, Елиэзер? Их я не знаю.
– О, учитель, это верные люди. Они называются ессеи. Чудесные врачеватели, знают целебные свойства растений, корней, приготовляют удивительные мази для лечения ран. Эти люди не называют своих имен. У них так принято. Может быть, у них нет имен? Не знаю.
– Теперь ты можешь оставить меня одного, Елиэзер. И скажи это им.
– Значит, мне нужно уйти, учитель?
Рови не ответил. Он прикрыл веки, вытянул руки вдоль тела, погрузился в дремоту.
– Что же ты медлишь, Елиэзер? – вдруг произнес он.
– Да, да, сейчас уйду… Только хочу тебя спросить, учитель… Скажи, если можешь. Ты… умер тогда, на кресте?
– Хм!.. Умер ли я? Сам не знаю… Я не чувствовал, как забивали остальные гвозди. Только первый… А потом… Ничего не помню. Но мне кажется, будто я видел какие-то сны, что ли…
– Говорят, ты звал отца?
– Может быть… Нет, это был просто бред… Ладно, Елиэзер, я хочу остаться один. Пожалуйста, уйди.
Елиэзер ушел и сразу вернулся с подносом, где были фрукты, вареное мясо и кувшин с вином:
– Тебе нужно подкрепиться, учитель… Все, все… Ухожу.
«Очень кстати эта снедь», – решил Рови. Теперь он знал, что до утра его не потревожат, и решил ночью уйти, никому ничего не объясняя.
Исход
«Пусть люди думают обо мне все, что хотят, – рассуждал Рови. – Пусть полагают меня воскресшим и вознесшимся на небо к Отцу Небесному, подобно тому, моему предшественнику. Пусть тешатся такой небылицей. Я же навсегда покину эту страну».