– Сам видел?

– Видел.

– Что скажешь?

Рука полковника легонько толкнула дверцу стола и привычно легла на средний ящик, где прятались от него сигареты.

Не сами, конечно, прятались, а он их там прятал от себя. Как полковника получил, так и зарекся. И дни все считал, когда уйдет за здоровьем на пенсию. Тут-то какое здоровье? Нервы одни. А если нервы эти еще и никотином сдабривать, то никакой рыбалки у него не будет с внуками, когда он решится наконец уйти.

Но сейчас пробрало так пробрало. Пальцы свело от желания зажать в них сигарету и ткнуть ее в угол рта.

– Скажу, что это тот самый удар. Ошибиться я не мог. Да и санитар в морге сказал, что удар фирменный. Это рука профессионала!

– Объявился, стало быть, голубчик… – пробормотал полковник и двинул коленкой средний ящик.

Не станет он курить из-за сволочи какой-то. Ни за что не станет. В то время когда ловил ее – гниду эту, – на всю жизнь, кажется, накурился.

– Стало быть, да…

– Знаешь, Дима, – полковник выбрался из-за стола, подошел к окну и распахнул форточку, как всегда делал прежде, когда закуривал, – если честно, то тогда, давно, я всерьез думал, что удар этот ножом принадлежал не кому-нибудь, а как раз Сырникову.

– Сырникову?! – Бойцов удивленно вскинул брови. – Но вы же за него горой будто бы, товарищ полковник!

– Это я сейчас за него горой, Бойцов, – недовольно поморщился САМ. – Когда он вдруг откуда-то всплыл отхлорированным, отполированным, с депутатским мандатом в руках и кучей высокопоставленных покровителей. Да и кой черт горой?! Нет и не было никакой горы! Попросили наверху проявить, так сказать, сознательность, ускорить и все такое. Что я, стану перед всем личным составом о своей неприязни к гниде этой рассказывать, что ли?

– Никак нет, – поддакнул Бойцов, сразу простив начальнику все его разносы за Сырникова и то, что он называл его «всеми уважаемым».

– Вот я и говорю…

– А при каких обстоятельствах вы, товарищ полковник, Сырникова подозревать начали?

– При каких обстоятельствах-то? – полковник обернулся на Бойцова, потрогал виски. – Видишь эту седину?

Бойцов кивнул.

– Этой сединой я его банде обязан. – Полковник глянул через плечо на Бойцова, ухмыльнулся. – Ты мне тут историю Сырникова и его банды при всех рассказывать начал. Про то, как Сырников соскочил, адвокатов нанял и всех кинул потом. Про то, что в приговоре он значился как не установленное следствием лицо… Только ты ту историю, убийство то зверское, по делам в архиве изучал, чтобы доложить на совещании. А я нет. А я ее через себя пропустил. Он ведь и в самом деле соскочил тогда, сволочь. И его лидерство доказать не удалось, шестерка какая-то на себя лидерство это взвалила, все остальные подтвердили. Но был один мальчонка семнадцатилетний… Жаль мальчонку этого до сих пор. – Полковник оперся о подоконник обеими руками, ткнулся лбом в стекло. – Взяли его, когда всех брали. И сразу ко мне на допрос. Он и разговорился. На нем еще ничего не было! Вообще ничего! Он-то мне все про Сырникова и его приказы и выложил. И про удар этот фирменный намекнул.

– Намекнул?

– Ну не намекнул, а просто сказал, что среди братвы ходят слухи, что так резать может только сам Сырник. И режет так только баб. Когда, мол, натешится с ней, звереет потом и ножом в живот. И зигзагом вроде заканчивает, росчерк будто бы такой фирменный. Паскуда!!! – Полковник стал поглаживать левую сторону груди. – Никто, кроме этого мальчишки, ничего больше не сказал. В своих делах каялись, конечно, говорили под протокол. Но никто Сырника не назвал, никто! Только пацан этот…

– И что с ним стало? – догадался уже Бойцов. – До утра-то дожил?

– Не-а. – Полковник вернулся к столу. – Мы его в одиночку не заперли, занята была. Представляешь, сколько народу сразу взяли! Все места забиты были…

– И парень тот повесился?

– Конечно, повесился. – Полковник едва слышно выругался. – Надо было его в одиночку сажать, а не ту шестерку, которая себя главарем объявила. Сочли, что так уместнее будет. Вот пацана и проморгали. А тот удар ножом так на себя никто и не взял. Никто!

– А как звали того лжеглаваря, Владислав Иванович?

– Звали? – Полковник покрутил головой, поцокал языком с укоризной. – Невнимательно архив читали, Дмитрий Степанович. Очень не-внимательно.

– Было дело, – нехотя признался Бойцов. – Все фотоморды больше изучал. И того, кто недавно освободился. Леня Бублик…

– Да помню я! – отмахнулся от него как от мухи полковник. – Леня Бублик всегда только и умел, что орать. Толку от него, как от дырки в том бублике. Сам ведь убедился, что он ни при чем! Ну вот… Проверять алиби стоило не только у тех, кто недавно освободился, Дима. А даже у тех, кто уже год как вышел. А то и два.

– Но…

– Вот тебе и но! – Полковник в раздражении ткнул коленом в средний ящик стола, курить хотелось до звона в ушах. – А ты знаешь, что та сволочь, что себя главарем банды объявила, уже три года как на воле?

– Как это?! – удивился Бойцов, откинувшись на спинку стула. – Не может быть! Главарь – и раньше всех вышел?!

– Туберкулез у него признали в последней стадии. Помирать его, так сказать, выпустили на волю.

– Помер?

– Не знаю, – покачал головой полковник и тут же спохватился, укорив: – Это твоя работа, Бойцов, между прочим! Ты должен был выяснить и доложить мне – помер или нет к этому моменту Владимир Николаевич Петров, известный больше в криминальных кругах как Вовка Кисляк! Понял меня, Бойцов?