Но солнце вырвало меня из детских грез,

Я к безымянному с тех пор плыву верховью.

Русалка заводей лесных, напрасно ты

Сжимаешь грудь мою в объятиях природы:

Я невод разорву серебрянобородый,

Уйду от ледяной щемящей наготы.

Неясный шум воды, как шелковистый полог,

Мои завесил дни, мой золоченый труд.

Я знаю: торжество старинное сотрут

Течения, чей плеск однообразно долог.

Вдали встают мостов покатые быки:

Там камень кольчатый нависнет, обступая,

Там скукой сквозняков придавит ночь слепая,

Но кости лобные надменны и крепки.

Не скоро день. Душа, готовая к любому

Обману темноты, не подымает век.

По воле чутких солнц уверенный разбег

Несет меня назло бесплодью голубому.

Всю ночь я тщетно рвался из когтей

Жестокой птицы, замерев на пике

Восторга, чуя нежность в каждом крике —

До самых звезд, ночных ее гостей.

Ты душу проницал судьбы лютей,

О голос взора, голос безъязыкий, —

Пространство в пепел обратя безликий,

С приходом утра не осиротей!..

Портрет младенца-дня рассветом начат,

Но безразличны мне его черты,

Еще один, что для меня от значит,

Покуда в нем не воплотилась ты!..

Душа, не пережив огня дневного,

К желанной ночи возвратится снова.

Элегия

To look... [5]

Я стал другим... Зачем и кто меня здесь бросил?

Листва деревьев тяжела.

Мой молчаливый лес навек обезголосел,

Сивилла прежде в нем жила.

Кто убаюкает ее теперь, чьи руки?

Душа хоралом ключевым

Кипела в омуте, пока не стали звуки

Для птиц провалом гробовым.

На пепельном песке оставлены потомкам

Воспоминанья берегов;

Живым в загробный мир спускаюсь по обломкам

Давно изношенных шагов.

Психею потеряв без нити путеводной,

Смотрю, как в пропасти морской

Всплывают пузырьки ее гробницы водной,

Туманя ласковый покой.

Простив сама себя, Она уступит бледной

Покорности закрытых век.

Уходит, верная, покинув мой бесследный,

Мой неодушевленный век.

А сердце все стучит, и стук подобен крику:

Пускай ее мне не вернуть,

У Персефоны я отспорю Эвридику,

Змеей ужаленную в грудь.