– И ты еще советуешь ей не возбуждать дела при таких отягчающих обстоятельствах? – заметил Гиппиас; чрево его было умиротворено, в глазах вдруг вспыхнул озорной огонек.

– Речь идет о дочери, – со вздохом произнес Риптон и, поддаваясь их настояниям, заторопился очертя голову: – Ее увозят, она красавица… а он – единственный сын баронета… и для того, чтобы они могли пожениться, требуется особое разрешение. А все дело в том, – тут лицо его просветлело и он заговорил более уверенно, – все дело в том, что свадьбу эту могут признать незаконной, потому что невеста католичка, а он – протестант, и ни тот, ни другая не достигли еще возраста, когда позволено вступать в брак. В этом вся загвоздка.

Стоило ему это сказать, как словно какая-то тяжесть свалилась с его плеч, и он с облегчением вздохнул: все вдруг прояснилось, и изменившееся лицо его вожака, на котором был испуг, немало его удивило.

Старшие продолжали задавать ему всякого рода нелепые вопросы, как вдруг Ричард, опрокинув кресло, вскричал:

– Что за чепуху ты городишь, Рип? Ты все на свете перепутал. Это же совершенно разные истории. Старуха, о которой я тебе говорил, – это тетушка Бейквел, а тяжба завязалась из-за соседа, который отхватил у нее кусок сада, и я сказал, что готов оплатить все расходы, только бы ей землю вернули!

– Понимаю, – покорно согласился Риптон. – А я-то ведь думал совсем о другом. Сад, огород! Ну, какое мне дело до ее капусты!

– Иди-ка сюда, мы с тобой поговорим! – взъярился Ричард. – Минут через пять я вернусь, дядя, – успел он крикнуть, кивнув на ходу обоим.

Риптон последовал за ним. В коридоре они столкнулись с Берри, спешившим вернуться в Рейнем. Ричард сунул ему в руку монету и предупредил, чтобы он не болтал лишнего о том, что видел в Лондоне. Берри почтительно поклонился, и это означало, что он соблюдает должную сдержанность.

– Какого черта тебе понадобилось заводить разговор о браке католиков и протестантов, Рип? – спросил Ричард, как только они вышли на улицу.

– Знаешь, – ответил Риптон, – ко мне так приставали, что, честное слово, я не знал, что им сказать. Ты же знаешь, что не я сочинил всю эту историю, сам я ничего не способен сочинить. Пытался я, правда, что-то придумать, только другого мне ничего не пришло в голову, вот я и решил, что этот мой казус оживит разговор. А обеды в этих роскошных гостиницах что надо! С какой стати ты все это навалил на меня? Не я же ведь затеял весь этот разговор о старухе.

Герой задумался:

– Странное дело! Ты же ниоткуда не мог этого знать! Я скажу тебе, почему, Рип! Я просто решил тебя испытать. Размах-то во вранье у тебя большой, но в ближнем бою и один на один ты совершенно теряешься. Ты силен до тех пор, покуда вокруг стены, а на открытом месте ты ничего не стоишь. Я теперь в этом убеждаюсь. Ты человек преданный – что верно, то верно. Ты и всегда был таким. Проводи меня до парков, ну знаешь куда! До того дома, где она сейчас.

Риптон повел его. Вкусный обед взбодрил сего юного англичанина, и он готов был вызвать на бой всю тяжелую артиллерию вековых устоев. И вот, на зеленом склоне под глухое грохотанье лондонских улиц, опираясь на плечо своего оруженосца, герой наш вполголоса, но решительно и резко, все ему разъяснил. Не приходится сомневаться, что подлинные приметы и повадки героя все равно проявят себя, даже если он предстанет в обличье рядового:

– Целый год они строили против меня свои козни, Рип! Как только ты ее увидишь, ты поймешь, что это значит, когда у тебя отнимают такую девушку. Еще бы немного, и это бы стоило мне жизни. Неважно, кто она такая. Это самое совершенное и самое благородное творение, какие только создавал господь! Дело не только в ее красоте – для меня это не самое важное, хотя стоит раз ее увидеть, как каждая частица твоего существа начинает звучать. Это сущий ангел. Я обожаю ее. И душа у нее такая же прелестная, как личико. Это неразменное золото. Ну, словом, сегодня ты ее увидишь.

– Так вот, – продолжал он, в то время как Риптон предвкушал уже обещанную встречу, – они увезли ее, а я нашел. Все это – дело рук мистера Адриена. Что может иметь против нее мой отец? Что она не из благородной семьи? Но она хорошо воспитана, у нее прекрасные манеры – в них есть и утонченность, и живость; она обходительна! Может ли хоть одна из их дам сравниться с ней? Она дочь морского офицера! То, что она католичка? А какое отношение религия ее имеет к… любви! – Это последнее слово он произнес несколько сдержанно; в голосе его появилась какая-то застенчивость.

– Послушай, когда я поправился, мне показалось, что мне нет до нее никакого дела. Это лишнее свидетельство того, как плохо мы все себя знаем! Мне ведь и вообще-то ни до чего не было дела. У меня было такое чувство, как будто кровь во мне оледенела. Я пытался подражать моему дорогому Остину. Как бы мне хотелось, чтобы он был сейчас здесь. Я люблю Остина. Он бы ее понял. В этом году он должен вернуться, и тогда… только тогда будет уже поздно. Ну так вот, отец мой все время хочет, чтобы я стал образцом совершенства… он ни разу не обмолвился при мне ни словом о ней, но все равно я вижу ее в каждом его взгляде; он, видите ли, решил, что мне надо переменить обстановку; он уговорил меня поехать в город вместе с дядей Гиппи, и, как видишь, я согласился. Это был еще один хитрый ход, чтобы убрать меня с дороги. Клянусь тебе, то, что я встретил ее здесь, для меня такая же неожиданность, как если бы я вдруг взлетел в небо. – Он поднял глаза. – Взгляни только на ветки этого старого вяза! Как затейливо они сплетаются среди звезд! Звезды светятся на них, как снежинки!