С парусами из ветхой рогожи.

Мы строгали из дерева кортики,

Гнули луки тугие из веток,

Капитаны в ковбойках и шортиках,

Открыватели белого света.

Белый свет был суров и опасен.

Он грозил нам различными бедами.

Караулил нас двоечник Вася

И лупил — а за что, мы не ведали.

Мир являл свой неласковый норов

И едва выходили за двери мы —

Жгла крапива у старых заборов,

Жгли предательством те, кому верили…

Мы, бывало, сдавались и плакали.

Иногда спотыкались и падали.

Но потом, сплюнув кровь, поднимались мы,

Ощетинясь сосновыми шпагами.

Жизнь была нам порою как мачеха

И немало нам крови испортила.

И тогда вспоминал я, как мальчиком

Помнил честь деревянного кортика.

А когда было вовсе несладко

И казалось, что выхода нет,

Будто в детстве, спасал меня Славка

Десяти с половиною лет.

…Вот он мчится, как рыцарь из сказки,

В тополиной июньской пурге.

И как рыцарский орден Подвязки —

Пыльный бинт на побитой ноге.

* * *

— Что там тебе понадобилось, ненормальная?!?!?!

— Не смей меня трясти!!!

Я опустил руки, тяжело дыша. Танюшка прожигала меня взглядом, похожим на

121.

двойной залп лазерных пушек из фантастической книжки. Глаза у неё сделались густо-зе-лёными и свирепыми. В таком состоянии она однажды отметелила Сморча, вздумавшее-го над ней подшучивать и переборщившего ненароком. Я перевёл дух и сказал:

— Тань, я за тебя очень испугался.

— Ну… — она смутилась. — Ничего не случилось. Да там не особо и страшно. Уснула я не-кстати почему-то…

— Тань, — я посмотрел ей в глаза, где остывала злось, — я тебе сейчас всё расскажу, а ты думай — вру я тебе, или как…

…Дослушивала меня девчонка, прикрыв рот ладонью и не мигая. Потом она огляну-лась на туманное пятно и, передёрнув плечами, выдохнула:

— Ой…

Она поверила. Да и то — я же ей никогда не врал. А я — я продолжал, только теперь уже глядя в сторону, и частичкой себя ужасаясь тому, как легко соскальзывают с моих губ слова приговора:

— Тань, если… ты очень хочешь домой?.. То…

— Не смей, — пропадающим голосом шепнула она. — Ты что, Олег, ты не смей!.. Я не хо-чу… без… — она укусила губу и толкнула меня в грудь: — Не смей, слышишь?!

— Да я же всё равно ничего не могу без твоего согласия! — от облегчения у меня загудело в ушах. Но в то же время с осознавал, что, согласись она, я сам пошёл бы туда с ней. Сам опустил бы руку в воду… И осознавать эту готовность было жутко и… приятно.

— Давай никому не говорить, — предложила Танюшка, и я, оглянувшись, увидел, как через перевал спускаются оплдюжины наших. Сергей шагал впереди, махая нам рукой; потом, обернувшись, что-то сказал остальным, они ускорили шаг.

— Давай, — я взглянул на Танюшку. — Ты думаешь?..

— Ничего я не думаю, — отрезала она.

— Сегодня мы понимаем друг друга с полуслова, — заметил я. И выпалил: — Тань, а можно я тебя поцелую?

На секунду её лицо застыло. Потом она улыбнулась и, внезапно щёлкнув меня в нос, объявила:

— Нет, — и добавила непонятно: — Думай, Олег, прежде чем спрашивать.

В. Бутусов

Ты говоришь, что небо — это стена,

Я говорю, что небо — это окно.

Ты говоришь, что небо — это вода,

Ты говоришь, что ныряла и видела дно.

Но — может быть, это и так,

Может быть, ты права,

Но я видел своими глазами,

Как тянется к небу трава!

Ты говоришь, что нет любви —

Есть только пряник и плеть.

Я говорю, что цветы цветут,

Потому что не верят в смерть.

Ты говоришь, что не хочешь быть

Никому никогда рабой, -

Я говорю, что будет рабом

Тот, кто будет с тобой!

Стоит ли спорить с тобой всю ночь

И не спать до утра?

Может быть, я не прав,

Может быть, ты права…

К чему эти споры — наступит день,

И ты разберёшься сама,

Есть ли у неба дно и зачем

Тянется к небу трава…

* * *

"Пещеру с ручьём" отыскал Вадим, а осматривать её мы отправились втроём — Сергей, Вадим и я…

… - Да, хорошая пещера, — Вадим зачем-то нагнулся, вглядываясь в провал. — По-моему, большая. Я внутрь-то не заходил.

— Не воняет. — Сергей потянул воздух раздувшимися ноздрями. — Никого нет. Зверя, я