Селестин вновь оказалась рядом и начала что-то говорить. Но я не слышала ничего. Боль мешала. Она застилала все вокруг. С глаз против воли потекли слезы.

Не знаю, сколько времени я пролежала, но в какой-то момент почувствовала, что могу пошевелиться, не ощутив боли. Я аккуратно поднялась и, стараясь не менять положения головы, прислонилась к стене.

Селестин оставалась рядом. Увидев, что я пришла в себя, она спросила с беспокойством:

– Тебе лучше?

– Да, - кое-как нашла в себе силы ответить я.

– С тобой часто случаются такие припадки?
– в голосе собеседницы звучало неподдельное участие, но меня в ее словах больше заботило нечто иное:

– Я не безумна! Как ты могла так подумать?!

– Нет, нет. Приступы бывают не только у сумасшедших. Я думала: может, ты больна.

Я молчала. Лишь пристально разглядывала собеседницу: такой ли она добрый Дух, каким хочет казаться?

– Прости, - извинилась Селестин.

"Ладно, будем считать, я тебе поверила!"

– Забудь. Ты что-то говорила о моих подругах. Не могла бы ты их позвать? Я вряд ли смогу сама подойти к ним. Голова мешает, - сказала я, усмехнувшись своей шутке. Селестин вздохнула.

– Боюсь, я еще не все тебе рассказала.

– Давай перенесем разговор на более позднее время?
– сейчас самым главным было пообщаться с подружками. Мне ведь просто необходимо напомнить некоторые вещи из случившегося. Селестин же оставим на сладкое.

– Ради общения с твоими подругами?
– девушка покусывала губу.

– Да, знаешь ли: мы знакомы с детства, понимаем друг друга с полуслова, - интересно: я хоть правду сказала, или, как всегда попала пальцем в небо?
– так что сейчас мне необходима их поддержка.

– А как же я?
– Селестин всем своим видом демонстрировала обиду.

Она точно что-то скрывает!

– Ты замечательная подруга, - я сделала вид, что приняла правила ее игры, - но у нас с тобой нет общих воспоминаний, о которых хотелось бы вспомнить. К тому же...

– Хватит! Я все поняла. Наверное, надо было рассказать сразу всю правду, а не довольствоваться полумерами.

Я торопливо закивала.

Ну что, скормишь мне очередную байку, или...

Селестин провела в темнице, а это помещение было именно ею, а не комнатой для прислуги, как полагала я, восемь суток. Каждый день к ним заходило два человека, и приносили с собой еду. Это не были деликатесы на золотых подносах, но силы пища восстанавливала не плохо, да и голод перебивался. Пару раз являлось трое тюремщиков одновременно - в эти дни у Селестин и ее подруг появлялась новая соседка. Ни разу приходившие не перекидывались ни одним словом с заключенными. Вопросы, мольбы, просьбы - все натыкалось на глухую стену. Ни эмоций, ни чувств - черная пустота.

За прошедшие дни Селестин не увидела того, кто пленил ее, ответил на помощь черной неблагодарностью. Но девушка не жалела об этом. Что она могла ему сказать:

– Ты предатель, из-за тебя я страдаю здесь, схожу с ума, не зная, что меня ждет в будущем.

Глупо.

Он знал, на что шел. Селестин вновь и вновь вспоминала их разговор на опушке, пока, наконец, не увидела одно несоответствие: незнакомец сам первый сказал, что до Вольного две мили, хотя ранее как раз интересовался у нее, где оно и далеко ли до туда. Почему она не услышала, не поняла этого тогда? Прельстилась льстивыми словами? Захотела почувствовать себя желанной?

Тогда - сама виновата. Он будет прав, когда при встрече, если такова произойдет, рассмеется ей в лицо в ответ на обвинения. Хотя, скорее подобно остальным тюремщикам не проронит и слова. Можно... Можно, конечно, бросится на встречу врагу и попытаться расцарапать лицо. Но Селестин мутило от одного вида крови, а уж что бы самой нанести удар - нет. Да и вряд ли ей удалось бы добраться до объекта предполагаемой мести: уже не раз сокамерницы пытались напасть на своих мучителей, но в конце пути их всегда ждало поражение. Конвоиры даже не принимали их попыток всерьез, отмахиваясь двумя-тремя движениями.

В тот день, или быть может ночь: в подземелье не попадало ни малейшего лучика света, а попасть на улицу не представлялось возможным, в камере впервые появились одновременно четверо тюремщиков. Трое из них уже были знакомы пленницам, а вот четвертого они видели впервые. Впрочем, причина такой перемены обнаружилась сразу: двоим тяжело нести три бездыханных тела. А вот троим - в самый раз! Четвертый же доставил еду. Тени (а как еще назвать особ, ходивших в черных одеяниях?) положили бездыханных девушек на, раскиданное по полу тряпье, и удалились. Пленницы бросились к новеньким и принялись их тормошить.