Шрифт:
— Но все-таки! Да, кстати, о коллективе… Я просто не могу не возвратиться к нашему разговору. О Воронове. Вы зря недооцениваете того разлагающего влияния…
— Да бросьте, Эдуард Павлович! Ну, что вы все одно и то же?
— Но теперь он проповедует, что геология вообще не наука. Послушать его, так все наши работы бесперспективны. И он твердит об этом всюду: на лекциях, в студенческих кружках, в частных беседах со студентами, особенно дипломниками.
— Гм… Может быть, потому мы и начинаем испытывать в последнее время трудности с комплектованием аспирантуры.
— Несомненно! Вся талантливая молодежь идет к Воронову или вообще уходит с факультета. Ведь это факт, что студенты все больше теряют интерес к геологии. Я это чувствую.
— В какой-то мере так…
— А все Воронов! Его безответственные разглагольствования о крахе геологии, несовершенстве ее методов и тому подобном.
Ростов раскрыл и снова закрыл портфель:
— Что же, по-вашему, следует предпринять?
— Еще не знаю точно. Пора бы от слов переходить к делу. Модест Петрович подготовил вопрос о сокращении штатов по кафедре Воронова. Не дадут ему нынче и аспирантов. Однако все это мелочи. Нужны более радикальные меры, вплоть до перевода Воронова с факультета.
— Ведь Модест Петрович уже пробовал это сделать в прошлом году.
— Но помешала общая нерешительность. Я и теперь не понимаю Леонида Ивановича…
— Обычно Греков смотрит далеко вперед.
— Но в данном случае… — Кравец покачал головой.
— Что же, я поговорю с ним. А сейчас, прошу прощения, Эдуард Павлович, тороплюсь…
10. БЕЛЫЕ ЦВЕТЫ
Услышав голоса в коридоре, Саша приподнял голову с подушки. За дверью как будто назвали его имя. «Кто бы это?» — подумал он, откинув одеяло.
— Степанов? — переспросила сестра. — Вот здесь он, в седьмой палате.
Дверь распахнулась, и за маленькой щуплой медсестрой Саша увидел плечистую фигуру Ивана.
— Ванюшка! — Он спрыгнул с кровати.
— Вот, полюбуйтесь! — ворчала сестра. — И это больной!
Саша, подбежав к Ивану, обхватил его за плечи:
— Пришел!
— Вот, чертушка! Да ты совсем здоров. А я думал…
— Здоров! Совершенно здоров, Ваня! Помоги мне отсюда выбраться.
— Ты объясни, как попал сюда?
— А разве не знаешь? И все наши не знают?
— Никто ничего не знает. Вчера ведь было воскресенье. А тебя нет и нет. Сегодня только позвонили в деканат из больницы. Ну, я и ходу!
— Спасибо, Ваня! Давай выйдем в коридор… А как там, в нашей группе?..
— Встревожились, конечно. И, знаешь, кто больше всего переживает? Андреева. Ну та, новенькая, которой ты еще конспекты давал.
— Люся! А я и не вспомнил о ней…
— Ты кроме Севериной вообще никого не замечаешь.
— А она, Наташа… тоже что-нибудь говорила?
— Опять Наташа. Я тебе вот что скажу, Сашка. Не стоит она тебя.
— Но ты совсем ее не знаешь, Иван. Ведь она в прошлом году на Вае:..
— Да мало ли что было в прошлом, — перебил Иван. — А вот сегодня спросил у нее, почему тебя нет на занятиях — знал ведь, что в субботу вечером ты к ней пошел — так она сказала: «Только у меня и дел, что за ним следить».
— А, может, у нее были основания так обо мне отозваться. Я в тот вечер тоже… не очень-то хорошо с ней поступил.
— Ну, в этом вы сами разбирайтесь! Лучше скажи, что случилось? — Иван кивнул на забинтованную руку.
— Да ночью напоролся в темноте на хулиганов. Остановили девушку. Я выручил ее. Двоих сбил кулаком, но третий успел достать ножом. Рана пустяковая, нож только руку задел, а крови, потерял, видать, немало. Пока добежал до первой трамвайной остановки. Там дружинники помогли вызвать скорую помощь…
Помолчали.
— Да-а, — протянул Иван, морща лоб. — Могло быть и хуже. Теперь лежи, поправляйся!
— Как лежи? Ты же сам сказал, что я здоров. Пойди, поговори с врачом!
— А я с того и начал, что зашел к врачу. Дня три лежать придется. Не дури. С этим шутки плохи.
— Скучища тут…
— Сказал, не дури! Конспекты принесу… Да, чуть не забыл о главном: Цоя сегодня стенографировали. А он, как нарочно, не мог вспомнить, на чем остановился. Раза три спрашивал — никто не знает. Мне даже жалко его стало, но я и сам, признаться, не разобрался в последней лекции. Так и начал он откуда-то с середины. В общем, видно, скоро мы с ним расстанемся.
Иван помолчал.
— Да, еще вот что. С понедельника весь наш курс пошлют, наверное, в колхоз. Копать картошку… Не приходилось?