{101}

Высшее руководство “Кригсмарине” радовалось очевидным преимуществам нападения узким фронтом. Проблемы миниро­вания, охраны большого водного пространства и использования огромного количества техники исчезали; это позволяло не исполь­зовать буксируемые баржи; в экипажи кораблей включалось мень­ше неопытных моряков. Руге становился все более уверенным в том, что он справится со своей задачей, если только подготови­тельные операции начнутся хотя бы за 8 суток до “дня S” (факти­чески они начались даже раньше). Без буксируемой техники не­поворотливый флот мог легче проходить через шлюзы каналов и выходы из гаваней. Действительно, средняя скорость немецких [132] кораблей в море возросла с 3–4 до 5 узлов. В результате, десан­тные подразделения пересекали Ла-Манш на самом длинном от­резке пути (от Остенде до Дувра) всего за 14 часов — теперь посадку можно было проводить в день S минус 1, чтобы отплыть в полдень и высадиться в Великобритании на рассвете следующе­го дня.

Англичане долгое время почти ничего не знали о планах Гер­мании. Их воздушная разведка была слишком слаба, чтобы пре­доставить полезную информацию, скудные данные добывались ог­ромной ценой, — немцы усилили свою противовоздушную обо­рону. Несколько агентов были внедрены в Германию и успешно работали там. Английские военные прослушивали многочислен­ные радиопереговоры между немецкими самолетами, выявляя со­держание оперативных приказов. Но все это позволило Даудингу составить лишь самую поверхностную картину того, что готови­лось в Германии. Волей-неволей его контрмеры носили весьма общий характер. Что касается конкретных распоряжений — их было немного, хотя вряд ли Даудинг знал, что немецкое командо­вание на местах имело обыкновение вносить тактические изме­нения в принятый план вплоть до самого последнего момента. Эти изменения не могли предвидеть даже те, кто отдавал перво­начальные приказы; сплошь и рядом они ничего не знали о них. В любом случае, прослушивая радиоволны, можно было услышать только обрывки планов, потому что главные решения принимались [133] на совещаниях. Затем приказы передавались нужным лицам в устной форме, письменно (из рук в руки) или по наземным каналам связи. Английская разведка с сожалением констатирова­ла тот факт, что до появления первых кораблей, приближавшихся к Дюнкерку (в ночь на 1 июля), она не подозревала о надвигаю­щемся вторжении. Но даже после этого никто из командующих не предпринял ничего разумного.

Английская разведка была уверена, что более 60 процентов флота вторжения выйдет из немецких портов. На самом же деле флотилии отправились в путь из тех гаваней, на которые англича­нами было “выделено” лишь 25 процентов. В последующие дни первый отдел Генерального штаба неоднократно высказывал свое убеждение в том, что главная часть флота вторжения выйдет из портов Балтийского моря. Одиннадцатого июля он объявил, что “участившееся передвижение кораблей в Роттердаме и Амстерда­ме усиливает потенциальную угрозу побережью севернее Темзы. Это также может означать, что опасность, ожидавшаяся со сторо­ны Балтийского моря, теперь исходит из этих портов”. По словам премьер-министра, “врагу будет очень сложно разместить боль­шие отряды войск на восточном побережье Англии... но еще невероятнее выглядит нападение на южное побережье”. Главно­командующие сходились во мнениях, что выделение одной трети доступных дивизий на защиту южного побережья было чрезмер­ной предосторожностью. Поэтому, когда в подкомитет предуп­реждения вторжения (созданный 31 мая Комитетом разведки вооруженных сил) прибыли сообщения о подозрительном дви­жении кораблей и барж, он не удостоил их пристальным внима­нием. Это оживление приписывалось началу возобновления каботажной торговли в зоне, оккупированной Германией. Штаб вице-адмирала Рамсея в Дувре предположил, что корабли направлялись в Испанию или Португалию. А 1 июля подкомитет предупрежде­ния вторжения снова не придал значения сообщению о прекра­щении всех отпусков в немецких вооруженных силах. И даже [134] если бы управление разведки было менее оптимистичным, недопонимание смысла происходящих событий Комитетом вооружен­ных сил уже само по себе имело гибельные последствия. В первых числах июля командующие отсрочили перераспределение целей бомбардировочной авиации с промышленных предприятий — на связанные с предупреждением вторжения.

Чтобы добавить новые силы к 11-й авиагруппе, Даудингу пришлось подвергнуть риску жизненно важные индустриаль­ные предприятия в средней Англии, забрав часть истребителей из 10-й, 12-й и 13-й авиагрупп. Теперь враг располагал авиаба­зами, с которых он “дотягивался” до любых пунктов южного и восточного побережья. Разведка предупреждала, что наиболее опасным с точки зрения вторжения является не юго-восточная, а восточная Англия.

Возможно, Даудингу нужно было и не распылять свои эскад­рильи, и не сосредоточивать их во второстепенном секторе. На тот момент шансы победы RAF были ничтожно малы, — задача Даудинга сводилась к нанесению потерь противнику, при условии сохранения своих истребителей. Только в решающий день, день вторжения, надлежало атаковать всеми силами и “по-английски” сделать все возможное.

Даудинг придерживался тактики использования эскадрилий по две, вместо больших групп по четыре эскадрильи в каждой, которые были развернуты над Дюнкерком. В результате против­ник в воздушных сражениях почти всегда превосходил силы RAF числом. Между 5 и 7 июля английские ВВС лишились более чем двухсот самолетов, в то время как у “Люфтваффе” потери соста­вили 125 самолетов. Соотношение потерь истребителей было 95:73 в пользу “Люфтваффе”. Это надо было прекращать, потому что потери RAF превосходили производство самолетов в Англии.

Битва за Па-де-Кале

7 июля главнокомандующие согласились с “вероятной неиз­бежностью” вторжения и отдали приказы о бомбардировке обнаруженных [135] в портах Ла-Манша вражеских кораблей. На самом же деле, это было лишь официальным одобрением событий предыду­щей ночи, когда “хэмпдены” и “бленхеймы” под командованием маршала военно-воздушных сил сэра Чарльза Портала атаковали Дюнкерк и Кале. Простые граждане и репортеры, стоя на утесах Дувра, могли видеть вражеский берег, освещенный поисковыми прожекторами, отблесками выстрелов орудий и взрывами бомб. Статьи, которые были опубликованы на следующий день, полнос­тью изменили отношение людей к “интенсивным ударам, наноси­мым по портам Вторжения” (под таким названием общественно­сти были известны гавани противоположного берега Ла-Манша). Ни у кого из наблюдателей не возникало сомнения, что теперь-то и началась настоящая “битва за Великобританию”. Внезапно про­стой народ ощутил, что вторжение находится “на расстоянии вы­тянутой руки”.

На следующий день было объявлено, что большая часть бомбар­дировщиков, включая наиболее мощные “веллингтоны” и “уитли”, присоединилась к сражению. Бомбили не только гавани, но и вра­жеские аэродромы. Однако эти атаки были не слишком результа­тивными, о чем, естественно, в прессе умалчивалось. Хотя некото­рые бомбардировщики вышли на цель и потопили или повредили не менее 30 барж и лодок, результаты не стоили затраченных уси­лий. Удары по аэродромам вообще не имели успеха. За последний месяц потери при таких рейдах составили 30 бомбардировщиков, а вражеских самолетов было уничтожено всего четыре.

Страшным предзнаменованием — причем для обеих сто­рон — явилось вмешательство Королевского ВМФ. Несколько крейсеров и три миноносца вышли из Ширнесса в ночь с 7 на 8 июля, атаковали Остенде и Дюнкерк и, под прикрытием тем­ноты, спокойно возвратились в порт. “Кригсмарине” немед­ленно отреагировал на агрессию со стороны англичан. Не имея возможности пересечь Па-де-Кале ночью, флот вторжения вы­шел в море днем. Англичане же продолжали укреплять берего­вые батареи и наращивать мощь ВВС.

Первая лондонская дивизия готовится к бою