— Что ты задумал, говори быстро, иначе я никуда не пойду! — угрожаю я, пытаясь отступить на шаг назад, чтобы оставить себе немного личного пространства. Иначе потом я просто не смогу освободиться из нежных объятий. И опять сдамся.

— Не пойдешь? Ну и не надо, — отворачивается он, хмыкая, — Только потом сама же будешь жалеть об этом.

— Ты… ты нахальный…

— О, да! Я нахальный, противный, невыносимый. Лида, я это слышал уже сто раз. Да… я невыносимый, ужасный… — словно пробуя каждое слово на вкус, повторяет он.

— Именно. И поэтому я даю тебе последний шанс, чтобы все мне объяснить. Ты же знаешь, что больше всего я ненавижу сюрпризы.

— Тогда перестань препираться. Еще несколько метров и никакого сюрприза для тебя уже не будет. Ты довольна?

— Ладно. Но это в последний раз я так слепо тебе доверяюсь. Мне надоело быть новорожденным котенком, которого мамаша носит за шкирку зубами.

— Значит, я — мамаша? — смеется он. Я киваю, снова переходя с размеренного шага на бег. Желтые листья, тщательно сметенные поутру в кучки дворниками, к обеду уже разбросаны по всему тротуару. До безумия приятно поддавать их ногами, рассматривая над головой белоснежные облачка. Красные, золотые деревья с редким вкраплением зелени протягивают навстречу ветви. И не хочется думать, вообще не хочется думать. Особенно, когда взгляд сам собой падает в сторону идущего рядом мужчины. И все-таки, интересно, что он опять задумал?

— Уже пришли, — торжественно сообщает он, когда мы поворачиваем с главной улицы в узенький переулок, с двух сторон засаженный кленами. Я только прищелкиваю языком, бросаясь к ближайшему ковру, брошенному ранней осенью прямо на зеленую траву, — Лида, что ты творишь?

— Собираю осенний букет, — нагибаться за каждым листком надоедает, и я плюхаюсь на корточки, подметая светлой полой пальто землю. Проходящий мимо народ удивленно посматривал в сторону девицы, у которой явно были не все дома. Самой же девице, то есть мне, совершенно безразлично их мнение. Из всех направленных на меня взглядов я ловлю и воспринимаю только один: чуточку ироничный, немного циничный и бесконечно добрый, — Думаешь, я упущу такую прелесть? Кстати, это же твое дерево, забыл?

— Нет. Не забыл.

— Кстати, ты очень похож на клен.

— И чем же? — теперь уже он начинает ползать в поисках очередного листочка, складывая его в широкую ладонь, — Что, тоже жесткий и так же глухо звучу?

— Ты отлично знаешь, чем, — поворачиваюсь я, не успевая среагировать на его стремительное движение ко мне. Ну, вот, теперь на нас будет таращиться намного больше народа! Когда мне, наконец, удается оторваться от него, его лицо просто лучится то ли от гордости за себя любимого, то ли от любви ко мне. Очень хочется верить во второе, — Ты такой же высокий, стройный и красивый. А еще ты очень хорошо вписываешься в осень…

— А в другие времена года нет?

— И в другие, — вздыхаю я, — Только вот почему-то я не вижу тебя весной. Не представляю. Странно…

Еще один вздох. Но мысли уже плывут совсем в другие стороны…

И я проснулась. После нескольких томительных секунд поняв, что чудный сон никогда больше не вернется ко мне. Так же, как и та часть реальности, которая была в нем заключена. Постепенно, словно проявляющаяся фотография, до меня начали доноситься шорохи, запахи сена и струганной доски. Левая конечность начала ныть с новой силой, так что я громко выругалась. Больше всего захотелось закрыть глаза в надежде, что удастся еще немного посмотреть то видение. От раздумий меня отвлек подозрительный звук сбоку.

— Викант, — догадалась я, осторожно приближаясь к нему. В сгущавшейся тьме даже лица леквера нельзя было разглядеть, зато отлично было слышно, как мучительно тяжело тот продолжал дышать, — Как ты?

Парень не ответил, только еще громче застонал. По щекам снова с утроенной силой заструились слезы, словно внутри меня кто-то прорвал водопровод. Резкий луч света, неожиданно ударивший в лицо, заставил зажмуриться. Перескочив через узкую полоску бортика, прямо передо мной опустился давешний воин, который так осторожно тащил меня сюда.

— Капитан просит вас явиться к костру. Он хочет поговорить с вами. К тому же вы ничего с утра не ели. Он беспокоиться, как бы вам совсем плохо не стало, — смысл слов доходил как-то обрывками. Да и не хотелось мне куда-либо являться. Тем более на допрос к незнакомому советнику.

— А Викант? — попыталась я уцепиться за последнюю возможность остаться под брезентовой крышей.

— Я присмотрю за ним. Ко всему прочему, надо заняться его ранами. Эта тварь хорошенько его изувечила. Если бы командир ее не прибил, я бы сам ей шею свернул.

— Я тоже. Как вас зовут?

— Верк. Не буду спрашивать вашего имени. Его и так весь лагерь знает.

— Да уж, — с каждой новой фразой восприятие информации становилось все легче. Грустно усмехнувшись, я попыталась пожать плечами. От этого руку свело так, что пришлось срочно вцепиться ногтями в клок сена. Голова постепенно просветлялась, так что неосторожное движение сломанной конечностью, наконец, дало о себе знать болью совсем не безрезультатно, натолкнув меня на кое-какую идею, — Верк, у вас не найдется какой-нибудь дощечки или палочки и куска ткани. У меня рука сломана…