После ленча третья миссия. Я вел звено из 56-й эскадрильи. Мы летели над Билфелдским виадуком, разбитым несколькими днями раньше 14 бомбами большого калибра. Воронки были более 100 ярдов в ширину. Нашей основной задачей было остановить дорожное движение в треугольнике Билфелд — Атленбекен — Арнсберг, и поэтому я разделил свои самолеты по две пары, каждая из которых должна была работать независимо от другой.

Я обстрелял пулеметным огнем два грузовика, везущие военных, — из-за шума своих двигателей бедняги не слышали моего приближения. После двух моих полетов на дороге остались два горящих шасси и останки нескольких тел. Мой номер два потерял связь и остался один. Затем я выпустил несколько снарядов в локомотив, укрывавшийся в сортировочной станции, и был встречен ужасной очередью 20-миллиметровых снарядов зенитной артиллерии. Конец одного из моих крыльев был оторван.

Я кружил над местом встречи целых десять минут, ожидая свои самолеты, и мы вернулись в Фолькель без Рега, сбитого около Арисберга одиноким «Ме-109».

18.50. Телефонный звонок от Лэпсли. Ему был нужен опытный патруль из 4 самолетов, чтобы следить за Рейном. Немцы собирались эвакуировать свои реактивные самолеты внутрь страны, воспользовавшись преимуществом последних минут сумерек. Центральное управление настаивало, чтобы вел патруль я, так как наши самолеты будут возвращаться после наступления темноты. Возможно, я чувствовал себя польщенным. В любом случае я согласился, даже не подумав. Дружище Лэпсли, вероятно, подумал, что это вполне нормально, — он знал меня в Ашфорде в 1943 году, в Нормандии в 1944 году и, как обычно, полагался на мою готовность браться за любое дело. Да, но после 40 самолетовылетов за последние двадцать дней моя готовность немного поостыла.

Поступившись самолюбием, я позвонил в столовую, чтобы попытаться застать Гордона Милна и попросить его занять мое место. Дневальный на другом конце провода пять минут искал его, а время моего вылета было уже совсем близко. Ну, к черту! Я позвонил сержанту — механику авиазвена.

— Алло, Рон, прикрепи на борт «JJ-B», я понесу ее.

Я очень тщательно подбирал по-настоящему хорошую команду; тот необычный тип австралиец Тайни был моим вторым номером, Торпи — четвертым и Питер Вест — третьим. Были переданы незначительные инструкции, для всех это было чем-то вроде свободного путешествия.

19.10. Мы были в нескольких милях от Рейна, над которым нависли рассеянные кучевые облака, неся свои наполненные дождем «животы». Уже темнело, и длинный след молочно-белой мглы крепко сжимал в объятиях холмы Хопстена, пряча канал Дортмунд-Эмс и его разбитые вдребезги шлюзы.

Рейн, казалось, очень сильно разбомбили — были разрушены три его основные ангара, исчезли знакомые очертания диспетчерской вышки, граничащей с огромными установками зенитной артиллерии. Это почти заставило меня пожалеть: странно было видеть в таком состоянии Рейн, где так много наших друзей были сбиты и где мы выдержали столько сражений с ягдгешвадерами 52. Он казался сейчас сценой особой активности. В лесах и вдоль рассредоточенных дорог мы видели огни, бегущие взад и вперед, а те два длинных ярких следа были, вероятно, турбинами «Мессершмита-262», готового взлететь. Вероятно, немало самолетов пробрались украдкой в тени.

— Алло, Пьер, я чертов глупец, ничего не вижу.

Я приказал Питеру заткнуться, но он был прав, ничего не было видно. Я решил выполнить большой круг над аэродромом на высоте 1000 футов, а затем идти домой. Мой отражатель прицела плохо регулировался и ослеплял меня. После многочисленных попыток отрегулировать его мне удалось повернуть его, и все, что я мог видеть в ветровое стекло, это красное блеклое круглое волокно.

Последний взгляд вокруг. Вдруг я отчетливо увидел, как две слабые фиолетовые прожилки, похожие на выхлопные газы двухдвигательного самолета, передвинулись влево.

— Будь начеку, Талбот Ред! Атакуем 9 часов!

Это был ночной истребитель «Юнкерс-88». В темноте было невозможно определить пропорции и дистанции, а в моем прицельном приспособлении он казался огромным. Я вел огонь наугад и в черную двигающуюся фигуру выпускал беспорядочную очередь огня, но все же разбил ее. Боже, какая неожиданная удача! Три быстрых взрыва, словно точки азбуки Морзе, и затем из перемежающихся баков в крыле с правого борта хлынула стена огня, осветив длинный фюзеляж с черными крестами. И я очень отчетливо увидел очертания «темпеста», наложившиеся на эту светящуюся массу. Кошмарная доля секунды — и ослепительный свет заполнил небо. Это был мой номер два, который машинально следовал за мной и, не имея возможности и пальцем пошевелить, врезался прямо в пораженный «Юнкерс-88».

Каскад горящих осколков двух сплетенных самолетов медленно рассеивался и упал в лесу Меттингема. Ночь поглотила эту сцену за несколько секунд.

Ошеломленный, охваченный паникой, я на мгновение потерял весь контроль над своим самолетом и в нескольких футах от земли безрассудно пошел зигзагом.

— Осторожно, Пьер, зенитная артиллерия!

Боже! Я летел над серыми полосками и изрытыми оспинами с воронками, обрамленными зданиями в руинах; в свете трассирующих снарядов я мог видеть людей, бегающих по кругу по двое и по трое, и «длинноносых» «фокке-вульфов», чьи двигатели работали вхолостую.

Это был Рейн. Я случайно натолкнулся прямо на оборонительные сооружения зенитной артиллерии. Ночью вокруг меня плелась непроницаемая светящаяся паутина. Раскаленные добела угли катились ко мне, под облаками гневно вспыхивали молнии, проходили через деревья, вокруг крыльев. Я отчаянно широко открыл дроссель и поднялся вверх, вися на винте.

Вдруг два жгучих хлопка — бах! бах! — шрапнель пронзительно засвистела сквозь алюминиевую обшивку. Зловоние расплавленного металла, горелой резины и кордита. Меня тошнило от страха. В голове пронеслась мысль — вот оно! Это конец! Вот на что это похоже.