Когда я заболела и не смогла прийти на воскресный обед, они пришли ко мне сами с бульоном, котлетами, тертой морковкой и другими витаминами, и наш цербер-вахтер пропустил их без пропуска.

Когда приезжали Семен Владимирович с Евгенией Степановной, Леша с Шурочкой или Володя, или все разом, Ирина Алексеевна оживала, глаза молодо блестели, молодел голос и исчезала монументальность. Она страстно любила своих мальчиков, звала их смешными детскими именами. Семена Владимировича звала Котей, подкладывала лучшие кусочки и считала, что у ее «мальчиков» именно такие жены, какие им нужны. В доме светлело. Мне Ирина Алексеевна говорила: «С Володей нужно быть всегда за руку, куда он — туда и ты».

Уже актриса. Мое боевое крещение. Соня в спектакле М. Соболя «Вот я иду». Киевский театр им. Леси Украинки. Киев. 1958 год.

Ирина Алексеевна с мужем, имени которого я даже не помню по легкомыслию и эгоизму молодости, пережили оккупацию Киева. Говорили об этом редко и скупо; как шли по улицам в полном молчании старики, дети, женщины, мужчины… шли в Бабий Яр и знали зачем… И страшно было смотреть в окно и не смотреть страшно…

Когда Семен Владимирович приезжал один, он любил меня брать с собой на встречи с друзьями. Были мы в гостях и у Володи Давыдова, жившего в небольшой комнате коммуналки с веселой молодой девчонкой, пожалуй, моей ровесницей, не в законном браке и потому подвергавшегося соседскому дружному осуждению и доносам участковому. Остроумный, гостеприимный, озорной, он тоже прошел молчаливый путь к Бабьему Яру и был расстрелян. Чудом спаслись несколько человек, выбравшись из-под трупов, в том числе и он.

С Семеном Владимировичем они составили прекрасную пару. Мы хохотали в тот вечер до упаду, пытались сдерживаться, чтобы не гневить соседей, и от этого смеялись еще пуще.

Перед нашей свадьбой Ирина Алексеевна подарила нам три тысячи рублей — на самое необходимое. Мы устроили семейный совет. Володя настоял, что самое необходимое — купить мне шубу. С утра я поехала в ГУМ, но до второго этажа, где продавались шубы, не дошла. Домой вернулась к вечеру на такси шальная от счастья — и чего только я не накупила!!! Мы сидели на полу, разложив многочисленные коробочки, пахнущие дурманом духи, рисовую пудру, что-то газовое, шелковое, смеялись и были счастливы.

Володя, как с тобой замечательно было смеяться! Как легко!

Первая роль. «Вот я иду» — Георгий Сергеевич Березко, пьеса в трех действиях, восьми картинах. Режиссер — заслуженный деятель искусств УССР Владимир Александрович Нелли, художники — заслуженный деятель искусств УССР Н. Духовский, Д. Боровский. Исполнители ролей — дух замирает: народный артист УССР Юрий Сергеевич Лавров, народный артист УССР Михаил Михайлович Белоусов, дальше заслуженные и просто Олег Борисов, Павел Луспекаев и другие.

Всю жизнь с благодарностью душевной помню дивных своих партнеров, особенно Олега Борисова, потому что мы работали в паре и его заразительности, обаянию, очаровательной легкости невозможно было не подчиниться. И Павла Луспекаева за тот растерянный трепет в короткой парной сцене под его смеющимися, обжигающими глазами. И Сережу Филимонова помню с нежностью за чудную его улыбку, доброжелательность и терпение.

Владимир Александрович Нелли — актеры называли его Нелли-Влад — очень долго не выпускал меня на площадку, учтиво приговаривая: «Вы присматривайтесь, запоминайте». Репетировала Галя Будылина. Она маленькая, хорошенькая, и ей уже тридцать лет. Ей не в первый раз приходилось играть девочек, а я представить не могла, как это я такая длинная, ужасно взрослая — и вдруг пятнадцать лет. Изо дня в день сидела и присматривалась и однажды сама себя услышала: «Это совсем не так». Тишина, долгая. «Тогда покажите, как», — сказал Нелли-Влад. Я попросила пять минут на переговоры с партнером по сцене Сережей Филимоновым, что-то нашептала ему в уголочке, и мы показали. С тех пор я стала репетировать в строгую очередь.

А потом пришел Михаил Федорович Романов и разнес меня в пух и прах, переставил мизансцены и попросил Олега Борисова гонять меня по сцене, перепрыгивая кусты, заборы, скамейки, пролезать в узкие щели. Олег устроил мне такой бег с препятствиями, что совершенно некогда было чувствовать себя ни взрослой, ни ребенком — лишь бы успеть увернуться, лишь бы не догнал. Мы играли брата и сестру. Бег принимался на «ура».

На премьере мне устроили боевое крещение. Смотрю на Олега, на Луспекаева, а они косые; перепугалась до смерти, весь первый акт дурачились, как только спиной к зрителю, так и косые, думала, с ума сойду, а им смешно.

Зато какие искренние, теплые поздравления! Вынырнув из закулисного полумрака, я попала в сияние Володиных глаз. Приехал!!!

Москва—Киев, Киев—Москва, чаще поездом, иногда самолетом мчались мы на короткие свидания, радуясь нечаянно выпавшим свободным дням и случайным приработкам.

Олег Борисов привел меня на студию научно-популярных фильмов и на киностудию имени А. П. Довженко, где мы озвучивали фильм о старшеклассниках, договорился о передаче на телевидении. Эти небольшие заработки превращались в большую радость — билеты в Москву. Как добывал деньги Володя, я не знаю, вероятно, ночные съемки в массовках, возможно, и вагоны разгружал, и Евгения Степановна подбрасывала. Какое же было счастье, когда появлялся никогда не унывающий Высоцкий в неизменном пестром пиджачке, сияющий, смешной. «Здрасте, мое почтение, и от Вовки нет спасения. Я приехал вас развеселить. Зухтер парень я бывалый, расскажу я вам немало и прошу покорно браво бить!» — его входная ария.

Однажды он должен был прилететь утром. Я в крахмальном белом платье, в полном параде красиво села на крыльце служебного входа — встречать. Я сидела до вечера отупевшая, застывшая, и когда в сумерках показался Володя, я уже не могла шевельнуться. А всего-то и надо было позвонить в аэропорт и выяснить, что с рейсом. Если Володя успевал предупредить меня о приезде, я шла в дирекцию и заказывала ему пропуск. Когда же он приезжал внезапно, приходилось умолять вахту или пробираться потайными ходами.