— А учительница сказала, что Бога нет! — выпалил я, уверенный, что авторитет училки непререкаем и для бабушки.

— Для нее нет, а для меня есть, — без всякой обиды произнесла она и поторопила: — Беги до дому, нынче на обед щи с мясом…

Я помчался домой, потому что мясо в нашей избе было праздником.

Совсем недавно я вспомнил тот наш далекий разговор. Показывали телефильм о жизни академика Дмитрия Лихачева. Этот мудрый, блистательно образованный человек приоткрыл, по-моему, истину, которая волнует многих: «…никто не доказал, что Бога нет, как и то, что он есть. То и другое — вера»…

И все же я побывал с бабушкой в храме. Словно предчувствуя свою кончину, она взяла меня с собой ко всенощной.

Вечером, перед пасхальным воскресеньем, в синьозерскую церковь понаехало и пришло много верующих и просто любопытных не только из нашего села, но и из других окрестных деревень. Бабушка загодя напекла куличей, покрасила дюжины две вареных яиц и, завернув часть в чистый платок, отправилась со мной к праздничной службе. До сих пор стоит у меня перед глазами толпа притихших людей в храме, сияние иконостаса, мерцание сотен свечей, запах ладана, звучит в ушах глубокий густой голос батюшки и многоголосье церковного хора.

Летом бабушку похоронили, и религия словно бы ушла из нашей избы. Мать даже убрала икону, висевшую в красном углу, перед которой всегда светилась лампадка.

Я не знаю, верила мать тогда или нет, — спрашивать неудобно. Скорей всего, атрибуты веры были припрятаны по тактическим соображениям. Потому что для верующих наступали все более суровые времена. Горячий стыд жжет меня по сию пору за то, что и я принимал участие в разорении храма.

Это было какое-то наваждение, коллективный психоз. Ну мы, двенадцати-четырнадцатилетние пацаны при красных галстуках, — куда ни шло. Несмышленыши. Но как такое могли творить мужчины и женщины, вроде бы не темнота, с образованием, пусть и небольшим? И свершалось все в ясный, солнечный день, кажется на майские праздники, если не ошибаюсь.

Подростки, в том числе и я, крушили церковную ограду, а взрослые мужчины принялись за крест на маковке. Он не поддавался. Тогда его обвязали веревкой и зацепили за трактор. Тронулась железная машина, натянулась веревка, и только тогда крест был повержен на землю, вырвав с собой куски позолоченной кровли луковицы. И все это — под ликование одних и немой ужас других. Последних было куда меньше. В основном — старики.

И наконец самый кульминационный момент вакханалии — свержение колокола. Он упал с глухим гулом и развалился на куски. Последний раз коротко звякнул его медный язык, и малиновый колокольный звон больше никогда не плыл над селом. Вот тогда и заголосили старухи и женщины, неистово крестясь и проклиная разрушителей.

Матушка, стоявшая в стороне, молчала. Губы у нее были сжаты, лицо побелело. Мне показалось (или на самом деле?) по ее лицу потекли слезы.

Когда я вернулся домой и принялся с восторгом воскрешать картину разгрома, она стиснула мою руку так, что я закричал от боли:

— За что?!

Она отпустила руку и с невероятной мукой произнесла:

— Бедные дети! Не знаете, что творите… Теперь-то я отлично понимаю, что мы тогда наделали в состоянии всеобщего ослепления.

…И вот я стоял перед почерневшим, обезображенным до неузнаваемости храмом. Не верилось, что можно его возродить.

— Да-а, работы тут! — вырвалось у меня.

— Ничего, сдюжим, — заверил дед Иван. — Такую красоту наведем — пуще, прежней.

Я спросил, что нам предстояло делать.

— Сперва грузить будем стройматериалы. Для нового склада, — ответил бывший почтальон. — Ну а потом подмогаем тем, кто строит…

— Привет, Захар, — послышался знакомый голос. Из церковного здания, служащего пока еще складом, показался мужчина с дверной коробкой на плече, в котором я узнал своего одногодку и однокашника Григория. Ныне он заведовал колхозным автохозяйством.

— Здорово, — ответил я.

— Значит, приехал подышать родным воздухом? Порыбалить? — спросил завгар, оглядывая мою рыбацкую амуницию.

— Да вот поступил в бригаду дяди Вани…

— Ты… Ты серьезно? — не верил мой бывший школьный товарищ.

— Рукавицы найдутся? — пресек я дальнейшие вопросы и отложил удочки.

— Мужики! — крикнул в темноту помещения завгар. — Нашего полку прибыло! Сам прокурор, можно сказать, генерал…

— Кончай трепаться, — остановил я его. — Ставь на рабочее место.

Внутри церкви работало человек семь. Все мужчины. Дело спорилось. Когда в очередной раз кузов колхозного ЗИЛа был наполнен доверху, Григорий протянул мне связку ключей с брелоком.

— Отвезешь? — с ехидцей спросил он.

— Скажи, куда? — принял я вызов.

В школе механизаторов, которую мы кончали вместе, я освоил вождение автомобиля быстрее Григория.

— За памятником Вечной Славы повернешь налево, — пояснил он. — Метров через сто увидишь сам. Половина села вышла… Не забудь насчет подшипников, — со смехом добавил завгар.