– Это будет решать ее отец, – горячо возразил Гай, – а не ты!

– Ее отец скажет то же самое, попомни мои слова, – проворчал Мацеллий. – Он скажет, что этот брак погубит вас обоих. Забудь ее. Лучше обрати свои помыслы к какой-нибудь добродетельной молодой римлянке. Я занимаю достаточно высокое положение и могу женить тебя на любой девушке, какую пожелаешь.

– Конечно, на любой девушке, которую зовут Юлия Лициния… – зло отозвался Гай. – А что, если дочь Лициния не захочет выходить замуж за человека, в чьих жилах течет британская кровь?

Мацеллий пожал плечами.

– Завтра же напишу Лицинию. Если она истинная римлянка, то наверняка понимает, что замужество – это ее долг перед родителями и перед государством. Но тебя я женю непременно, а то ты нас всех опозоришь.

Гай упрямо покачал головой.

– Посмотрим. Если Бендейджид даст согласие, я женюсь на Эйлан. Я честью поклялся ей в этом.

– Нет, это исключено, – возразил Мацеллий. – И к тому же, насколько я знаю Бендейджида, он отреагирует на твое предложение так же, как и я. – «Проклятье, – думал Мацеллий, – он весь в меня. Неужели он надеется, что я пойду у него на поводу?» Юноша, должно быть, полагает, что отцу не понять его чувств, – молодые думают, что только они могут любить по-настоящему, – однако Мацеллий хорошо представлял, что творится сейчас в душе Гая. Он страстно любил Моруад, но, окруженная четырехугольником каменных стен, она не была с ним счастлива. Римлянки насмехались над ней, силуры осыпали проклятиями. Он не может позволить, чтобы и его сын жил с болью в сердце, видя, как страдает женщина, которую он обожает и которой его любовь не принесла ничего, кроме скорби и слез.

Мацеллий выгодно поместил деньги, накопленные им во время военных кампаний, что обеспечит ему безбедное существование, когда он выйдет в отставку. Но Гаю этих средств не хватит; он сам должен служить. Он предаст память Моруад, если позволит сыну растоптать свое будущее.

– Отец, – снова заговорил Гай незнакомым Мацеллию тоном. – Я люблю Эйлан и женюсь только на ней, и ни на ком больше. Если ее отец откажет мне, что ж, можно прожить и за пределами империи.

Мацеллий бросил на сына гневный взгляд.

– Ты не имеешь права связывать себя такими обязательствами. Брани заключаются во имя процветания рода. Если я и соглашусь просить от твоего имени руки этой девушки, все равно я считаю это неразумным.

– Значит, ты согласен? – воскликнул Гай, и Мацеллий скрепя сердце сдался.

– Где дурак, там и глупость. Я посватаю за тебя дочь Бендейджида, но, когда он пришлет отказ, больше об этом не заикайся. Я сразу же напишу Лицинию, и до конца года ты женишься.

Да, думал Мацеллий, были времена, когда отцы полностью распоряжались судьбой и самой жизнью даже взрослых сыновей. Этот закон не отменен и поныне, да толку от него никакого. Вот уже на протяжении нескольких столетий ни один отец не воспользовался своими правами, и Мацеллий понимал, что не сможет нарушить сложившуюся традицию. Да ему и не надо ничего нарушать. Пусть удар за него нанесет отец Эйлан – это быстрее образумит Гая.

После отъезда Гая яркое солнце, так щедро дарившее свои лучи во время праздника костров, постоянно пряталось за плачущими тучами, будто весна и не думала уступать дорогу лету. Дни шли за днями, а от Гая не было никаких вестей. Эйлан, словно привидение, неслышно бродила по дому. Отправляясь в Лесную обитель, Дида сказала ей, что она зря не отдалась Гаю. Интересно, если бы она так поступила, Гай любил бы ее больше или тотчас же позабыл бы?

Большие праздники – это волшебство; люди освобождаются от оков времени и пространства. Та ночь, когда они сидели рядом и смотрели на костры, запечатлелась в ее памяти, как сказочный сон. В те мгновения, когда стираются грани, отделяющие миры один от другого, все кажется возможным – даже брак между дочерью друида и римским легионером. Теперь же, окруженная привычной обстановкой отчего дома, прислушиваясь к знакомым звукам, Эйлан мучилась сомнениями. Она сомневалась в своей любви к римлянину и прежде всего в том, любит ли ее Гауэн, вернее, Гай – это его настоящее имя, следовательно, она так и должна называть его.

И самое ужасное было то, что, казалось, никто не хочет замечать ее страданий. Маири решительно отказалась жить в доме своих родителей и уехала к себе на хутор в надежде, что скоро вернется ее муж, а Рея была поглощена хлопотами по хозяйству: летом всегда было много работы. Эйлан охотно поведала бы свои горести Диде, но та жила в Лесной обители, да у нее и своих печалей хватало. Плакали небеса, и вместе с ними обливалось слезами сердце Эйлан. И никому до этого не было никакого дела.

Наконец наступил день, когда отец позвал ее к себе. Он сидел в трапезной у очага, в котором чернела только холодная зола, – хоть небо и было затянуто серыми тучами, погода стояла теплая, и поэтому очаг не топили. Странное выражение гнева и одновременно веселого изумления несколько смягчило суровые черты Бендейджида.

– Эйлан, – ласково обратился он к дочери, – я счел своим долгом сообщить тебе, что у меня попросили согласия на твой брак с одним молодым человеком.

«Это Гай, – подумала девушка. – Я напрасно сомневалась в нем!»

– Правда, я не могу удовлетворить эту просьбу. Что тебе известно о юноше, который назвался Гауэном?

– Что ты имеешь в виду? – Он, наверное, слышит, как бешено колотится сердце у нее в груди.

– Он открыл тебе свое настоящее имя? Сказал, что его отец – Мацеллий Север, префект лагеря легиона, который располагается в Деве?

Лицо Бендейджида по-прежнему оставалось мягким и добрым, но Эйлан заметила в глазах отца гневные огоньки и с трудом подавила в себе дрожь. Она молча кивнула.

– Что ж, по крайней мере, он не стал обманывать тебя. – Бендейджид вздохнул. – Но ты, дочка, должна выбросить из головы всякие мысли о нем. Тебе еще рано выходить замуж…

Девушка упрямо вскинула голову. Почему она сомневалась в любви Гая и совсем не думала о том, что ее собственный отец воспротивится их браку?

– Я согласна ждать, – едва слышно вымолвила Эйлан, не осмеливаясь поднять глаза.