Муса сделал ему жест войти.

Комната была еще ниже и меньше, чем казалось снаружи. Низкая коробка двенадцать на шестнадцать футов. С голыми стенами. Между старыми ковриками, на которых сидят люди, проглядывала земля. В убогом камине горели сосновые поленья, источая пахнущий смолой дымок.

У очага шестеро афганцев испытующе глядели на пришельцев. Пятерым из них около тридцати. Шестой стар, но еще бодр. Определенно их вождь. На всех, как и на Рэмбо, мешковатые штаны и длинные рубахи навыпуск. Макушки венчали характерные афганские головные уборы из обмотанного вокруг головы шарфа. На старике шерстяная фуфайка.

Не выпуская из рук пиал, они оценивающе разглядывали Рэмбо. Отвернувшись, заговорили между собой, негромко, но оживленно. Возле каждого лежали ленты с патронами и винтовки Энфилда устаревшего образца.

Рэмбо обратил внимание, что у одного из молодых парней лоб в пунцовых шрамах, у старика не хватает трех средних пальцев на левой руке.

Они не любят чужие, особенно неверные, — пояснил Муса. — Я сказал, ты не обычный неверный, тебе можно доверять, ты пришел убивать советские.

— Выручить полковника, — поправил Рэмбо.

— Я изменил правда, чтобы поручиться за тебя. Хорошо, что твой винтовка в сумке.

Рэмбо оставил все свое снаряжение возле стены.

— Они моджахеды, — сказал Муса, усаживаясь напротив афганцев. — Святые воины. Солдаты Аллаха. Все повстанцы называют себя моджахеды. — Он открыл свою переметную суму, собираясь заварить чай. — Они называются так потому, что ведут джихад, священный война, против советский. В нашей святой книге, Коране, Аллах позволяет сражаться только с двумя врагами: неверные и те, пускай они даже мусульмане, кто несправедливо выгоняет нас из наших дома. Советский не просто неверные. Они атеисты. Мерзость. Это настоящий священный война. Моджахеды дерутся с советской, идут в Пакистан за боеприпасами, снова возвращаются на война.

— Но разве враги не появляются в горах?

— Часто.

— Тогда почему эти люди не поставят часового?

— А если бы мы были русскими? Может, у них есть часовой. Может, он решил, мы не опасный и позволил нам придти сюда.

— Шесть лошадей в загоне. И их здесь шестеро. Нет, не похоже, чтобы они выставили часового.

— Святой воин не похож на обычный солдат. Нужно верить в Бога.

Повстанцы вдруг замолчали, и один из них запел. Сперва его голос звучал негромко, но постепенно окреп, к нему присоединились голоса остальных. Это была печальная, унылая мелодия, в которой все время повторялись одни и те же высокие ноты. Голоса напоминали мандолины, настроенные на арабский лад.

— Они просят Аллаха сделать их мучениками, — пояснил Муса. — Умереть в священной война величайшая честь. Мученики сразу попадать в рай. Их ожидать много удовольствия.

— В войне главное выжить, чтобы убивать врага.

— О, они убивают много советский, — сказал Муса. — Моджахеды не становятся мучениками, если враг не умирает вместе с ними. У афганов есть святой день, когда они почитают своих покойников. День мучеников.

Рэмбо все больше и больше нервничал. Люди пели довольно громко, и их вполне могли услышать снаружи лачуги и даже на другой стороне ущелья. Если моджахеды на самом деле не выставили часового, если советский патруль услышит песню…

— Надеюсь, они в другой раз получат то, что желают, — сказал Рэмбо. — Мне что-то не хочется попасть в число мучеников.

— Иншалла, — ответил Муса.

— Что это означает?

— Воля Господа. Буду делать чай. Кушать и отдыхать. Завтра будет длинный день.

Они достигли поросшей лесом вершины горы, и взору открылось пустынное плато, залитое слепящим полуденным солнцем. Пихты сменились чахлым кустарником. Ниже даже не росла трава. Бесплодная земля вздымалась и опускалась, точно изнутри на нее давили чьи-то гигантские пальцы.

— Когда-то здесь была пашня, — сказал Муса. — Советский кидать химия. Убивать пшеница.

Когда они очутились в низине этой пустоши, Муса указал пальцем на небо. Рэмбо сощурил глаза. Он не сразу разглядел то, на что ему показывал Муса.

Но вдруг все понял и нахмурился. Там, вдалеке, голубизна неба стала сереть. Белые облака темнели. Из них вырывались черные столбы, которые засасывали в себя землю.

— Будет черный буря, — сказал Муса. — Здесь всегда что-нибудь случается. Нужно остановиться и подготовиться к буре.

Муса отдавал приказания, Рэмбо их быстро исполнял.

Зайдя в лощину, они сняли с лошадей поклажу и седла, разложили все это по углам воображаемого квадрата, внутри которого заставили лошадей лечь на землю. Одно животное сопротивлялось, и Рэмбо обхватил рукой его за шею и повалил на землю. Вместе с Мусой они накрыли лошадей одеялами, концы которых привязали к лежавшим по углам седлам и корзинам.

В воздухе появились частички пыли. Вой ветра все усиливался.

— Быстрей, — торопил Муса.