– Что за дурак такой! – возмутился Лаврентий Павлович.

Начальник тюрьмы был немедленно снят.

Как живешь? – обычно спрашивал Берия в начале разговора, как бы желая подчеркнуть свои заботливость и внимание.

Борис Сергеевич вспоминал:

Скажешь «хорошо»- плохо, скажешь «плохо» – тоже плохо.

Однажды Стечкин поставил вопрос о питании.

Что, вас плохо кормят? – изумился Берия.

Может, и не плохо,- ответил Стечкин,- но очень уж однообразно: котлеты и пюре, пюре и котлеты. У нас даже волейбольная команда называется «Пюре».

Тут же было отдано распоряжение возить еду из ресторана «Советский». Два дня возили, потом прекратили. Но голодать -никто не голодал. Даже в войну, хоть не изысканно и, может, не очень вкусно кормили, но по 800 граммов хлеба в сутки давали, а также масло, сахар, – жить можно. Те, кто работал на заводе, скажем в группе Королева, получали еще дополнительный паек, которым делились с товарищами. Но о еде думалось мало.

Однажды Стечкин напрямик спросил у Берии:

За что я сижу? Разве я враг?

Какой ты враг? Если б ты был врагом, я бы тебя давно расстрелял! – ответил народный комиссар внутренних дел.

У Берии был племянник инженер Винокуров. Он изобрел новый двигатель, и Лаврентий Павлович пригласил Стечкина проконсультировать родственника. И сам присутствовал при этом, глядя, как они разбирали чертежи.

Ну и как? – спросил он Стечкина.

Крутиться будет, работы давать- нет,- ответил Борис Сергеевич.

Берия развел руками.

Всегда, когда Стечкина просили обратиться к Берии с просьбой о помощи, он говорил:

Ну что ж, я все-таки с ним знаком!

…В 1939 году в Тушино появился новенький. Вошел в комнату, осмотрелся: все сидят, курят. Он стоит, не понимает, куда попал.

Москва? – спрашивает.

Москва, – ответил человек в лаптях и с котомкой – будущий академик Глушко.

Курить есть?- с западным акцентом продолжал вошедший.

Чаромский протянул ему пачку папирос.

Можно трубка набивать? – спросил новенький.

Можно.

Он достал маленькую трубочку и, аккуратно разламывая папиросы, не просыпав ни крошки табаку, набил ее.

Откуда вы? – спросил Королев.

Я – Швейцария, фирма «Зульцер».

А где были?

Вятлаг.

И что делали?

Лес пилил.

Чувствовалось, что незнакомец не решается о себе распространяться- кто знает, что тут за народ собрался.

Лес пилил? Ну и как, хорошо работал? – заинтересовался Стечкин.

Хорошо! – обрадовался швещщрец. – Норму перевыполнял!

Значит, стахановец, – сделал вывод Глушко.

Зэк не есть стахановец. Я был рекордист.

И долго работал? – спросил Королев.

Два дня работал, потом болел.

Общий хохот потряс комнату. Ульрих Келлер, так звали швейцарца, инженер-наладчик, главный конструктор фирмы «Зульцер», объездил чуть ли не весь мир. В 1936 году фирма предложила ему поехать поработать в США.

Я там был, – сказал Келлер.

В Африку?

Тоже был.

В Советскую Россию.

О, там я не был.

Поехал он в СССР, в город Николаев на завод «Марти», и там его быстренько арестовали по обвинению в шпионаже и оформили в Вятку. Из дома ему приходили письма, он показывал своим новым знакомым фотографии жены, детей, собственной двухэтаж

ной виллы… Забегая вперед, скажем, что после освобождения Келлеру так понравилось у нас, что он принял советское подданство и работал по специальности в Ленинграде.

А сейчас новые коллеги повели его ужинать. Еда роскошная, без ограничений, не то что в Вятлаге. Келлер жадно съел отбивную котлету.

Хотите еще?

Да, я буду кушать.

Хлеб и сахар прямо на столах лежали – он берет, прячет по карманам.

Ульрих Ульрихович, не надо, еще чай вечерний будет, – говорит ему Стечкин.

Я немножко.

С точки зрения быта и питания они были, конечно, в привилегированном положении. Даже своих помощ-ников-вольнонаемных подкармливали. Живы люди, которым помогал Стечкин. «Приду на работу, а Борис Сергеевич мне всегда сахарку даст:

Маня, ты же ведь голодная!»

Он всегда понимал несладкость жизни и старался помочь другим. Еще до создания бюро группу заключенных послали грузить рыбу:

Стащите хоть одну рыбину – расстрел!

А все были голодные. Стечкин все-таки рискнул. Принес рыбу для больного товарища…