Бочки с пресной водой закатили и составили в один угол трюма, с ромом - в другой. Связки лука и чеснока легли поверх корзин с томатами. Наконец, Петрович вручил Орлову длинный прямой тесак.

–  Выбери куренка пожирнее. Только смотри, чтоб кровь на палубу не пролилась. Чтоб ни капли! Ощиплешь, перо не выбрасывай, вот тебе под него мешок. Куренка отдашь на камбуз, коку. И отдыхай до ночи.

Тесак был тяжелый и неудобный. Таким мачете хорошо рубить подлесок, пробивая тропу. Но чтобы лишить жизни курицу, можно обойтись и перочинным ножичком.

–  Чего задумался?
– спросил Петрович.

Орлов попробовал лезвие тесака на ногте и сказал:

–  Наточить бы.

–  Иди на ют. Там и наточишь.

Несколько минут спустя Орлов стоял на корме, перегнувшись через борт, и глядел, как кровь из тушки капает в воду и клубится бурыми хлопьями, дразня рыбешек. «Мексика, Мексика, - думал он.
– С ней бесполезно спорить. С ней бесполезно строить совместные планы. Никогда не знаешь, чего от нее ждать. Не прошло и часа, как я строил вышку и глядел с высоты на лес, и прикидывал, как проложить дорогу, и рассчитывал, сколько надо будет потратить на завтрашний визит к алькальду[3]. И вот уже нет никакой вышки, и не будет никакой дороги, и теперь я должен стать лучшим другом не алькальда, а боцмана Петровича. А в кустах под обрывом остывают два тела~ Почему они решили убить меня? Неужели так велика здесь ненависть к проклятым гринго? Не заметил я особой ненависти. Они даже не смотрели на меня. Я был для них вроде вот этого несчастного куренка, которого приговорил Петрович. Но куренок пойдет в пищу, а меня-то зачем надо было убивать? Какая им была бы выгода? Неужели просто лень было тащиться со мной до дороги? Видно, так и есть. Мексика, одним словом. Эх, выпить бы сейчас~»

–  Говорят, Лука Петрович земляка нашел?
– раздался веселый голос у него за спиной.

Он появился бесшумно, словно соткался из воздуха - чернявый, с ранними залысинами и щегольскими усиками, в кожаном жилете на голое тело и матросских просторных штанах. В одной руке у него был глиняный запотевший кувшин, в другой - две кружки.

–  Откуда будешь, братишка? Не с Одессы?

–  Нет.

–  Не поверишь, сколько я в Америке повстречал земляков, и хоть бы кто-нибудь был одесским! Можно подумать, что, кроме нас с Кирой, оттуда никого больше не выпустили! Да, по правде говоря, и нас-то не больно выпускали, мы с ним контрабандой сюда попали.
– Он говорил по-русски не совсем гладко, с интонациями вроде техасских.
– Будем знакомы. Илья.

–  Орлов.

Илья вскинул брови:

–  Ну, тогда я Остерман. Или Истмен, как говорили в Нью-Йорке. А хочешь, зови меня по-испански, Гильермо Ориентес. Или запросто, дон Гильермо. Ты, наверно, из военных? У них, я заметил, привычка такая, всех по фамилии называть.

Орлов и в самом деле всех своих однокашников, кадетов-юнкеров, помнил только по фамилиям и только немногих еще и по кличкам. А имена в памяти не сохранились.

–  В училище я был «Орлов Черный», - сказал он.
– Потому что в моей же роте числился второй Орлов, блондин. А так-то я Павел.

–  Это другое дело. Что ты там за бортом держишь?

Орлов показал ему обезглавленную курицу. Остерман расхохотался:

–  Узнаю милейшего Петровича! Держу пари, он и ощипывать приказал тебе? И потрошить?

–  Только ощипывать.

Илья уселся прямо на палубу, в тень под навес, прикрывавший корму, и закричал:

–  Эй, на камбузе!

Из окна кормовой надстройки показалась голова, обвязанная белым платком:

–  Чего голосишь-то?

–  Не спи, Макарушка, замерзнешь. Принеси-ка нам чего-нибудь. Ну, ты знаешь.

Кок, молодой полусонный парнишка, принес им деревянное блюдо с крупно порезанными лимонами, парой длинных стручков желтого перца и дольками порубленного ананаса. Илья вручил ему курицу и мешок для перьев.

–  Тяпнешь с нами?

–  Нешто я очумел, по такой-то жаре еще и зельем травиться?
– покачал головой кок и удалился.

–  По какой такой жаре?
– удивился Илья, разливая по кружкам.
– Погоды стоят изумительные. Вот дома у меня сейчас жара так жара, не то что здесь. Со знакомством, Паша.

Когда-то Орлов не выносил фамильярности. Этот Илья не имел никакого права называть его Пашей – он не был ни его родней, ни ровесником, он не был даже военным. Но годы, проведенные в Америке, отучили капитана Орлова обращать внимание на условности. Он тут со всеми был на «ты» - с сенаторами и с бандитами, с миллиардерами и с нищими. И в этом «ты» всегда содержалась порция уважения, одинаковая для всех.

Однако сейчас был немного не тот случай. Илья говорил с ним как со старым товарищем. Не фамильярно, а просто тепло. И почему-то это выглядело совершенно естественным. Хотя они встретились пару минут назад.

Орлов подумал, что сегодня, кажется, силы небесные особо чутки к малейшим его прихотям. Враги собирались его убить - но погибли сами. Ни один местный рыбак не отвез бы его - но подвернулась шхуна с земляками. И как раз тогда, когда он возмечтал о выпивке, - появился Илья. С кувшином, полным ледяного джина. «Чем же я заслужил такое благорасположение высших сил?» - подумал Орлов, закусывая лимоном.

–  Говоришь, в Одессе сейчас жарче, чем здесь?
– произнес он, переводя дух.

–  Я не за Одессу. Дома - это в Аризоне. А ты, Паша, где обретаешься?