Рыжий, тощий, молодой.

Человечек топал сзади,

Рыжий, тощий, молодой.

Козьим сыром и водой

Торговали на развилках,

Соус огненный в бутылках

Ждал соития с едой.

Геральдический петух

Спал в подоле у старушки,

И языческой пирушки

Реял крупный, зрелый дух.

Этот день почти потух,

Своды светом обнищали,

Но дорогу освещали

Море, ослик и пастух.

Золотистые круги

Источали эти трое

И библейские торги

Освещали под горою

Незаметно для других,

Но любовно и упорно.

Ослик ел колючки терна,

Пастушок - фундучьи зерна.

Где-то рядышком, из рая,

Но совсем не свысока,

Пела нежная валторна,

К этой ночи собирая

Все разрозненное в мире,

Все разбросанное ветром

За последние века.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Воздух пахнет прогулом уроков,

Земляникой, природой живой

И пирушкой с картошкой, с укропом

На пригорке с прозрачной травой.

Словно погреб, каштановым пивом,

Пузырится корявый овраг.

И ошметками льда над заливом

Шелестит размороженный мрак.

У купальщика в коже гусиной -

Полотенце на шее, узлом.

Он лежит с вислоухою псиной,

Награжденный животным теплом.

Понижение нормы словесной

В данном случае - признак того,

Что блаженством, как силой небесной,

Все настигнуты - до одного!

И пророчье какое-то русло

Лечит горести всяких систем.

В это время на кладбищах пусто,

Посетителей мало совсем.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Этот сад одинокий, он слышал о нас,

Потому что он тянется к нам,

И не он ли в дождливые окна сейчас

Окликает нас по именам?

Не хозяева мы, не владельцы его -

Просто странники осени этой.

Сад не просит от нас, как и мы от него,

Ничего, кроме слова и света.

За кустами малин - глина влажных долин,

Заторможенный клен у пригорка.

Солнце - бледное, как недожаренный блин,-

Где его золотистая корка?

Засыпаю в дожде, просыпаюсь во мгле,

На прохладе тетрадь раскрываю.

Влажный сад шелестит у меня на столе

И диктует все то, что скрываю

От тебя, от самой от себя, от всего,

Полюбившего осень, как лето.

Сад не просит от нас, как и мы от него,

Ничего, кроме слова и света.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Тетрадь изведу, но оставлю преданье,

И выверну душу, и счеты сведу

За это страданье, записку, свиданье

В бреду и ознобе на койке в аду,

За это насилие - волю в растяжку,

В подгонку, в подделку под черный металл,

Аж зубы стучали о белую чашку

И белый профессор по небу летал.

Я вовсе не стану словами своими

Описывать эту улыбку и жест,

Иначе профессора профиль и имя

Означит болезни трагический крест.

Стояла зима. На пруду за оградой,

За длинной часовней мерещился лед,

И чудно сквозило морозной прохладой

В четыре фрамуги всю ночь напролет.

Но тело горело. Сквозь влажную тряпку

Давил, совершая свой огненный круг,

Летал, раздувая угольев охапку,