Колюня, Колюня...

Утром в воскресенье он открыл глаза — намечался славный денек. Солнце било в окно так, что стекла чуть слышно звенели; воробьи, расселившиеся в «китайской стене», расчирикались во всю мочь. Колюня подкинул ногами одеяло, быстро оделся, затолкал в рюкзак все, что надо, взял фотоаппарат, сорвал со стены гитару и побежал к месту сбора...

Они прошли по намеченному маршруту без особых приключений, если не считать, что Эмма Гречкосей провалилась в болото. На ее вытаскивание и переодевание ушло несколько минут. Классная, заядлая туристка, стояла, ждала и недовольно поглядывала на часы. Колюня достал для Эммы шерстяные носки. Гречкосей уперлась, не хотела от него принимать никакой помощи. «Да? — пригрозил ей Колюня.— Тогда весь день травить буду...»

Они пришли на берег лесного озера. У всех так и пооткрывались рты при виде его красоты. Круглая чаша воды, чистой, темной, до весны погруженной в сон. Ни души, ни ветерка, ни всплеска. На краях чаши тесно толпились мощные дубы и березы с пооблетевшей листвой, сквозь них нелюдимо проглядывали черные, готического стиля елки...

— М-меняю квартиру в Москве вон на тот шалаш!..— первым нарушил тишину Рублев. И начал щелкать затвором фотоаппарата...

Но любоваться красотами природы стоя уже ни у кого не было сил. Свалили рюкзаки на землю и тут же безгласными трупами попадали на них...

Правда, скоро кто-то простонал:

— А есть-то как хочется!

— Ага! — живо согласились с ним остальные.

— Мальчики собирают дрова, разводят костер, чистят картошку,— распорядилась классная.— А я и девочки немного поспим.

За что она и нравилась классу — не по летам была наивна.

Мальчики ничего не слышали. Встали одна за другой девочки. Мальчики, чтоб нечего не видеть, закрыли глаза. Совесть заговорила только в одном... В Рублеве! Встал, разделся до пояса и в порядке разминки замахал костлявыми руками, да так быстро, что чуть не взлетел над озером.

Он вытаскивал из лесу коряги, и весом и размером намного превосходившие ого.

— Подожди!— испугалась за его жизнь Оля Самохвалова, когда он схватился за комель здоровенной, поваленной ветром березы.— Давай вместе понесем!

— Отойди, а то зашибу! — как добрый молодец, закричал он и поволок березу один.

На мальчиков трудовые подвиги Колюни действовали раздражающе.

— Внимание, внимание! — лежа изображали репортеров известные лентяи и завистники Мишулин и Боровский.— Говорит и показывает телестудия восьмого «А»! Небывалый производственный подъем охватил дохлятину Рублева! Товарищи решили не отставать от него...

Товарищи, не вставая, с гримасами крайнего напряжения сил передавали по цепочке тоненький прутик лозы — их общий вклад в костер. Кто-то неосторожно передал его в руки классной. Та встала и с выразительным свистом рассекла им воздух. Мальчики повскакивали.

Вскоре дров было достаточно. Но Колюня не мог остановиться.

— Чего встал на дороге?! — двинул он корягой в спину Коробкина, который, смеясь и размахивая руками, что-то рассказывал Малышевой,

Удар в спину Валерию не понравился.

— Врачу давно показывался? — рванулся он к Колюне, но был остановлен Малышевой.

В завершение своих подвигов Колюня с распростертыми руками упал вниз лицом на густой ковер усыхающих пахучих трав. Он даже вцепился в них, чтобы нe умереть от усталости и не улететь в царство небесное. Мимо него и даже через него ходили, кто-то проверял его пульс. Он ни на что не обращал внимания, глупо улыбался в траву и слушал ее нашептывания...

Перед раздачей пищи классная восславила Рублева и потребовала, чтобы ему было выдано по две порции как первого, так и второго блюда, а в зеленом чае вообще не ограничивать. Исполняя ее волю, Самохвалова несколько даже перестаралась. И опять Колюня всех удивил. Сам еще не наелся, а уже пошел по кругу с миской каши и кормил всех алчных и ненасытных. И, верный себе, кое-кого оставил с напрасно разинутым ртом.

Когда все материальные потребности были удовлетворены и настала очередь духовных, классная объявила:

— Поем по кругу! Я и Света Зарецкая — жюри. Кто ничего нам не споет, пойдет мыть посуду...

Валерий Коробкин, оказалось, ни одной песни, кроме «Жил-был у бабушки серенький козлик», не знал. Да и то не все куплеты помнил. Света, нарушая все правила, помогла ему допеть до конца. Братья Карамазовы, естественно, спели дуэтом. Эмма Гречкосей без борьбы пошла мыть посуду.

— Рублев, твоя очередь...

— А за репертуар не будете ругать? — потупив глаза, спросил Колюня.

— Смотря какой...— заерзала на рюкзаке классная.

— Песня про любовь. Но не бойтесь — она на английском.

— Испугал. У меня про это уже сынишка поет...

Колюня хлебнул холодного зеленого чая, чтобы сделать связки влажными и певучими, провел пальцами сначала по своему сердцу, потом — по струнам гитары...

Конечно, он сам понимал, куда ему до Руссоса! Но если петь не в полный голос, гитаре давать звучать самую малость, получается ничего. В походах он пел и прежде, но всегда пародийно, лицом и голосом изображал роковые страсти и за свое исполнение получал только ругань и насмешки. А тут распелся…