Шрифт:
И его, Васин, будет портрет… Даже не верилось!
Глава 16. Бесплатный натурщик
Девчонки ходили по сараю, шушукались и пересмеивались. Ира по-хозяйски, один за другим, переворачивала поставленные лицом к стенке холсты и поясняла Тае: вот это пограничники, вот это матрос Митька, это виноградари, ну, а кто намалёван вон на том холсте, Тая сама может догадаться…
— Ты, Ирка! — ахнула и засмеялась Тая, — Вот какая ты?
— Какая? — с ревнивым интересом спросила Ира.
— Я думала, ты серьёзней… И только не обижайся на меня, ты здесь не очень надёжная… Зато какая красавица!
— Ну это дед прибавил, — чуть смутясь, стала оправдываться Ира, — по-родственному, по доброте. Надо же, чтобы его родная внучка была не полной уродкой… У деда есть и другой мой портрет — так на нём я как следователь угрозыска. Самой боязно смотреть… Хочешь, покажу?
Вася нетерпеливо задвигался на скрипучем стуле: уж очень хотелось ему посмотреть на портреты Иры. Хотелось, да нельзя было: его лицо медленно, старательно, въедливо ощупывали глаза Ивана Степановича. И Вася всё больше чувствовал себя скованным, словно его в наказание за какую-то провинность крепко-накрепко прикрутили верёвкой к стулу. Ни встать, ни повернуться. А девчонки, будто чувствуя это, охали и ахали от удивления. Всё-таки вредные они!
— Ну как, бесплатный натурщик, ещё жив? — спросила Ира. — Как тебе на твоём постаменте?
— Отлично! — не растерялся Вася.
— Вижу, как отлично… Дед, не умори его, пожалуйста, — попросила Ира, — Мы ведь с ним соседи… К кому буду бегать за тетрадкой или стержнем? Вася у нас в подъезде самый безотказный ребёнок.
— Тоже мне, взрослая! — Вася вскочил со стула.
— Вася, сядь, — сказал дед. — Я бы на твоём месте когда-нибудь стукнул её. Ну, не очень сильно.
— И стукну, дождётся! — согласился Вася, но Ира тут же затрещала в ответ, что не боится его и всякое такое.
— Не мешай мне работать… Расчирикалась! — напустился на неё Иван Степанович. — И натуру не отвлекай от дела.
— Бедняжечка! — воскликнула Ира. — Страдалец Васечка!
— Ничего он не бедненький! — вмешалась Тая. — Он здесь первый друг моего бесподобного братца. Учится у него уму-разуму: набирается воли, железной выдержки и укрепляет свои мускулы, доставляя из магазинов разные товары…
— Ничего я не доставляю! — возмутился Вася. — Попросил один раз, чего не помочь человеку? А теперь — всё! Пусть сам.
— Болтушки, убирайтесь-ка отсюда! — сказал Иван Степанович. — А ты, Вася, не горбись, разожми губы. Смотри свободно, как смотришь обычно, и не слушай их.
— Дед, мы уйдём отсюда, раз ты гонишь нас. Только жарко, мороженого хочется…
Иван Степанович сунул внучке рубль, и девчонки кинулись к двери. Напоследок Ира не могла удержаться, чтобы не крикнуть:
— Счастливо оставаться, Васенька! Войдёшь в историю мировой живописи!
А Иван Степанович сказал вдогонку:
— Только горло не простудите, не на весь рубль покупайте, сдачу принесите…
Точно такие же слова говорила Васе мама.
Он сидел смотрел на художника, но думал о своём. Ну кто бы мог подумать, что Ира такая? Знал бы заранее — не ждал бы её с таким нетерпением под платаном и в поезде не думал бы о дружбе… Какая всё-таки!
Иван Степанович уже давно отложил карандаш и писал маслом. В левой руке он держал палитру с горками щедро выжатых из тюбиков красок — из отверстия её торчал большой палец, а правой сжимал длинную тонкую кисть, набирал на неё то одну, то другую краску и накладывал на холст. Вася слышал мягкое прикосновение кисти к его поверхности и замечал, как туго натянутый холст слегка прогибается.
— Не напрягайся, Вася. Забудь про этих вертихвосток!
Наконец Иван Степанович устал, развёл свои не по-стариковски широкие плечи и встряхнул белыми волосами.
— А как, Вася, твоя жизнь? Ты, я слышал, не жалуешь Кара-Дагский — этот ещё уцелевший рай земной? Ещё говорят, ты метко стреляешь?
— Да нет, не особенно… В том году куда лучше… Сам не знаю, почему… Прямо зло берёт.
— Вот это и мешает тебе, наверно. Здесь главное — выдержка и глазомер. Как у нас. Ну, как в моём деле. И чтобы уверенность была в себе. Ну как бы тебе лучше объяснить? Скорее, здесь нужна не уверенность, не самодовольство и вера в свою непогрешимость — те, кто так считает, пропащие люди, — а убеждённость, что ты сильный, неуступчивый, честный и добьёшься своего. И будешь уважать сам себя… Ох как это не просто, Вася, жить так, чтобы ни перед кем не было стыдно! Уж поверь старику.
Вася кивнул, потому что верил каждому его слову.
— Ну, а теперь соберись с силами, посиди ещё минут двадцать, а я попишу. — Иван Степанович снова взял кисть, и стал что-то подправлять. И почему-то вздохнул.
Вася долго не решался задать ему один вопрос: боялся обидеть художника и ещё больше — его ответа. Наконец решился:
— А почему вы захотели написать меня?
Иван Степанович чуть склонил набок голову, опять что-то поправил на холсте и, не глядя на Васю, медленно сказал: