Мы сидели в кафе на 44-ой авеню и один за другим поглощали коктейли "Б-52". Бармен наполнял рюмки ромом, апельсиновым ликером, вермутом, водкой, виски, заливал смесь спиртом и поджигал. Надо было мгновенно через соломинку всосать пылающее содержимое, не опалив лицо и брови.

— "Б-52"… Так назывались бомбардировщики, которые утюжили Вьетнам, — объяснял мне Маркофьев. И вдруг сказал. — Если со мной на выборах случится что-то подобное, я не стану собачиться и мелочиться.

А про Швейцарию, куда мы заглянули искупаться в озерах, он говорил:

— Ну и страна… Плевок на карте… А как живут? Обзавидуешься!

Широко размахивая и мельнично молотя в воздухе руками, Маркофьев громыхал:

— Прав народ, населяющий одну шестую часть суши: "Полюбить, так королеву, а украсть, так миллион!"

По его мнению, королева была меньшим злом, чем обычная рядовая женщина. Потому хотя бы, что любая рядовая и обычная — слишком много о себе понимала, ничего собой в действительности не представляя, а королева хотя бы являлась венценосной особой и имела в активе историю рода и славных предков.

— Что немаловажно, — замечал Маркофьев. — Хорошие родословные все больше в цене. — И требовательно и негодующе вопрошал. — Почему раньше короли и королевы, цари и царицы заключали венценосные браки, а мы утратили эту полезную традицию? Я возобновлю ее!

И он посватался за английскую принцессу. И получил благословение королевы-матери. Но потом впал в сомнения:

— Все посягают на мою суверенность, но никто из этих кикимор, пусть даже восседающих на троне с короной на голове, не заслуживает того, чтобы я променял свою блестящую будущность на застойную заводь семейного болота…

Принцесса моталась за ним по всему свету, дарила запонки и галстуки, надеясь, видимо, все же заарканить и повести под венец, он оставался тверд и непреклонен.

Миллион, с его точки зрения, естественно, был предпочтительнее жалкой суммы в несколько тысяч. Но тоже считался мелочью, пустяком — в сравнении с теми суммами, которыми он намеревался ворочать.

Ах, какой грандиозный, феерический план он наметил и выстроил!

Он умел извлекать доходы из воздуха.

Мы лежали на пляже в Коста-Рике. Подошедший парнишка-метис в набедренной повязке предложил купить огромный алмаз за тысячу долларов. Маркофьев лениво отмахнулся. Продавец снизил цену вдвое. Но и это не прельстило моего друга. Парень сбросил еще сто долларов. Потом цена снизилась до пятидесяти, а затем до двадцати зеленых. Маркофьев не соглашался, хотя кристалл был очень красив и блестел на солнце чистейшей слезой. К тому же был явно настоящим: парень капал на него серной кислотой (предусмотрительно принеся ее в пузырьке), бил молотком…

Я загорелся подарить драгоценность Веронике и стал просить у Маркофьева взаймы. Он медлил и бумажника не доставал.

Контрольный вопрос. А вы неужели не купили бы сокровище за 20 баксов?

Ответ. С вас 19 долларов в пользу автора и издателя "Теории глупости", следует перевести по почте или телеграфом на адрес, указанный в выходных данных книги.

Когда мы поднялись и, бросив полотенца в корзину для использованных пляжных принадлежностей, направились в гостиницу, парень объявил последнюю ставку — один доллар. Желая окончательно убедить нас в настоящести камня, он чиркнул им по стеклу стоявшего перед отелем роскошного "мерседеса". На стекле осталась глубокая царапина. Маркофьева так восхитил сам жест, сам этот росчерк на машине, что он немедленно сделал покупку. И был в полном восторге и очумении от приобретения. Всю ночь мы ходили с ним по улицам, и он царапал на стеклах и крыльях машин линии и слова.

А потом, когда вернулись в Европу, подарил самородок королю Испании (чья дочь также числилась в списке претенденток на маркофьевскую благосклонность), король же в ответ подарил моему другу и, безусловно, финансовому гению, кофейный сервиз из чистого серебра, и шкатулку из оникса, полную изумрудов.

— Чистая прибыль около тридцати пяти тысяч баксов, — удовлетворенно констатировал Маркофьев. — Пустячок, а приятно…

В Баден-Бадене, куда мы прибыли поиграть на рулетке, Маркофьев прочел мне потрясающую, полную поразительных исторических подробностей лекцию. Помаргивая покрасневшими глазами (видно было, что не один час провел в библиотеке), он сказал:

— Здесь, в этом крохотном курортном городке, гужевалась вся русская знать. И художественная интеллигенция, которая всегда в прихвостнях у богатых и сильных мира. Приехал Достоевский с женой, она, между прочим, была на тридцать лет его моложе и, пока эта молоденькая доверчивая в прошлом секретарша и стенографистка распаковывала вещи в гостиничном номере, гений прозы просадил все бабульки, привезенные ими с собой. Федор Михайлович сказал женушке, что выйдет на минутку пройтись, а вернулся пустой. Как выпотрошенная вобла. Делать нечего, помчался просить в долг у Ивана Андреевича Гончарова, который тоже тут ошивался, но играл по маленькой. А Тургенев не играл. За что был ненавидим всеми. Но его держали в узде Полина Виардо и ее муж. Он их содержал, они не могли позволить ему транжирство… Достоевский сидел в номере возле окна и наблюдал за флюгером. Если тот поворачивался на запад, Федор Михайлович считал, что это добрый знак и мчал в игорный дом…