Ты станешь женой мальчишки… ведь Людовик старше тебя, может, всего на пару месяцев, а это значения не имеет. Если ты привяжешь его веревками, прикуешь цепями к супружеской кровати, то достигнешь успеха. Именно в королевской постели даются обещания, и чаще всего они выполняются. Но не обольщайся. Проверяй, выполнил ли муж то, что обещал, обнимая тебя, а если нет, то безжалостно отлучай его от постели. Может быть, я слишком рано преподаю тебе эту науку, ты сама вскоре все познаешь…

– Нет-нет, мадам! Вы столько знаний передали мне, что у меня голова вот-вот расколется…

– Твоя головка крепкая, Бланш, а жизненный опыт дороже всей учености, почерпнутой из книг. Но он и жесток! Надо иметь смелость встретиться с действительностью лицом к лицу. Даже мужчины-рыцари опускают забрало шлема, когда мчатся навстречу острию вражеского копья.

Сказав это, старуха внезапно заснула, и никакие колдобины на дороге не могли вывести ее из оцепенения.

Кортеж преодолевал Пиренейскую горную преграду, защищавшую солнечную Кастилию с севера. В узких ущельях дул ледяной ветер. Бланш тревожилась за бабушку – ведь нелегким было для старой женщины это путешествие.

Она уже успела полюбить ее и каждое утро ждала продолжения задушевных бесед. И нескольких дней не прошло, а она уже повзрослела и перестала быть наивным ребенком, куколкой с шелковистыми волосами и невинным взглядом глупеньких глазенок. Бабушка передала ей знание, может быть, то самое, что отвратило Еву от рая и погрузило первую женщину в пучину настоящей жизни.

Бланш понимала, что бабушка исподволь готовит ее к боли, бедам и печалям, уготованным Господом женщине.

Так случилось, что они надолго застряли в крохотной горной деревне, застигнутые внезапным снегопадом. Тут только Бланш заметила, как старуху терзает холод и как трудно ей дышится.

От старой Элеонор не укрылась тревога девочки.

– Не бойся за меня, дитя. Мой конец неминуем и уже близок. Но Господь одарил меня под занавес, который вот-вот опустится, великой радостью – общением с тобой, Бланш. И я не умру раньше, чем мы вместе прибудем к цели. В Париже мы расстанемся, и я вернусь в монастырь Фонтерволт. Там я помолюсь за тебя, за прощение своих многих грехов…

Ничто не заставило бы меня покинуть стены монастыря, если б не заботы о нашей семье. О, как я тревожусь за моих отпрысков, Бланш! И как мне страшно… Но с тех пор, как я потеряла моего любимого сына… мне уже незачем жить… Ты ведь не заменишь мне его!

Язык старухи стал заплетаться. Она задыхалась и начала молиться.

– Молитесь в уме, а не вслух, бабушка! Вам трудно говорить, – настаивала плачущая Бланш.

– Его прозвали Львиное Сердце… а сердце у него было нежное, и в детстве он был таким милым мальчиком… Мы с тобой подружились, внучка, не так ли? Как жаль, что ты такая молодая, а я совсем дряхлая. Мы, Бланш, составили бы хорошую парочку. В тебе играет моя кровь… Мне хотелось бы, чтобы ты познакомилась с Ричардом… Он никого не боялся, даже отца. Генри знал это… и ненавидел его. Вот поэтому я любила Ричарда больше, чем других сыновей. Может быть, в отместку Генри… Но Генри не простил ни меня, ни Ричарда… Никто не должен был затмить его… пользоваться большей любовью, чем он сам. Он отомстил нам обоим – и мне, и нашему сыну Ричарду.

Как он обошелся с принцессой Алис, дочерью моего первого супруга Людовика! Ее прислали к нашему двору, когда она была еще совсем крошкой, и предназначили в жены Ричарду. Так вот этот сластолюбец, мой муж, король Генрих Плантагенет, уложил девочку в свою постель, соблазнил и держал при себе для постыдных утех. Он жил с нею все время, пока длилось ее обручение с Ричардом.

Он издевался над Ричардом как мог и не отпускал дитя от себя не потому, что ему Алис нужна была как любовница, а чтобы излить свою ненависть к сыну. Вижу, что ты уже трепещешь от моих россказней, но со временем ты бы и сама обо всем этом узнала. Таким был мой второй супруг. Мужчина, которого я ненавидела… и любила… И он… он… Господи, как я ненавидела его, когда мы занимались любовью… Мужчина… который захватил меня в плен, когда я повела наших сыновей на войну с ним, и держал потом в заключении… много… много лет… я ведь любила его.

– Бедная-бедная бабушка!

– Бедная? Не употребляй такое слово по отношению ко мне, дитя, иначе я подумаю, что ты ничего полезного не вынесла из моих рассказов. Можешь говорить – бедный Генрих! Или бедный Людовик! Но только не «бедная Элеонор»!

Я всегда одерживала верх над ними в конце концов, потому что я женщина. И сейчас я жива… и повествую о давних временах… а они все мертвы… лежат в холодных склепах. Генри покоится в Фонтерволте, и Ричард с ним вместе… у него в ногах. И когда-нибудь я тоже там лягу. И когда я вернусь в аббатство, а я это сделаю, как только прощусь с тобой, то подойду к их могилам, взгляну на их эпитафии и тихонько заговорю с ними… и послушаю, что они мне ответят.

Бланш схватила руку бабушки и горячо поцеловала ее.

– Но надеюсь, – продолжала Элеонор, – Господь мне отпустит достаточно времени, чтобы увидеть тебя увенчанной короной Франции. Мне бы этого очень хотелось. Хотя Филипп Август не старый человек – и бодр, и здоров, и, дай Бог, проживет еще долго, но и твое время придет, обещаю тебе. А так как в тебе есть моя кровь, ты станешь великой королевой!

Погода улучшилась. Они смогли выбраться из горных ущелий и продолжить путь к берегам Луары.