Родилась Сабина Андреевна маленьким краснокожим монстриком, натужно давящимся бульбулькающим криком. Куклы, в которых мы играли до неё, намного симпатичнее и безобиднее. Боюсь, что так же в своё время ко мне относился братец Вова — разница в возрасте у нас с ним приличная: тринадцать лет. Когда родители созрели осчастливить его сестричкой, с ним не посоветовались — обычное дело! Слава богу, Вовик быстро вырос, не успев вволю поиздеваться надо мной, и не вкусив в полной мере братской любви. Я его не осуждаю. Лена — вот кто стал мне настоящей роднёй.

Сначала мы только жили в одном подъезде новой многоэтажки, вместе посещали "продлёнку" и возвращались из школы домой. Потом стали обедать друг у друга, готовить уроки, делить впечатления и тайны. Мы практически не ссорились. Иногда я пыталась провоцировать Ленку на мелкие разборки, а она не поддавалась, замыкаясь в себе. Для родителей мы стали "не разлей водой" — две пай-девочки, трогательно заботящиеся друг о дружке. Эту связь не смог разорвать даже будущий Сабинин папик Андрюша — он первый покушался занять моё место возле Лены и потерпел оглушительное фиаско: в итоге его перевезли на другой конец города, им занялась другая школа, и, возможно, сам он занялся другой девочкой.

Если плодовитый самец Сандр опять подставит Лену под удар — я собственноручно оскоплю его. Не мальчик, должен знать о контрацепции. Только бы не повторился весь ужас, пережитый нами в Латвии, когда Лена не смогла родить сама. Организм не справился с испытанием на прочность — какой-то важный хрящик на крестце так и норовил треснуть. Это могло стоить подруге походки, иначе говоря, обездвижить. Вдобавок, ребёнок в последний момент перевернулся и шёл попкой, удерживаемый пуповиной, обвившей хлипкую шейку. Сразу и столько сложностей. Нам повезло с врачом, Сабиной Вильхельмовной, которая, не теряя ни минуты, сделала кесарево сечение и спасла обеих — мать и дочь. Она зашила Лену аккуратно, вдоль лобка, сейчас почти незаметно. А ведь некоторых резали и поперёк живота, у особо полных это смахивало на второй комплект ягодиц, сама по телевизору видела. Тьфу, о чем я? Ведь речь идёт о жизни и смерти! После операции у Лениной дочки констатировали асфиксию мозга, то есть кислородное голодание. Опоздай врач чуть-чуть и последствия могли быть необратимыми: от детского церебрального паралича до летального исхода. Именно поэтому малышку назвали Сабиной.

По предварительной договорённости тётя Юля и дядя Боря приехали к нам и удочерили девочку. Лена не возражала. На протяжении беременности она ощущала себя коконом, вынашивающим постороннюю форму жизни. Призналась мне, что и после родов не испытала глубинных материнских чувств, той незримой цепи, которая связывает мать и дитя. Это не предосудительно в её шестнадцать лет… Андрюше Бестынцеву было столько же, отцовский инстинкт в нём так и не проснулся. До лучших времён. От всех прав на Сабину за него отказывались его родители. Единственное, на чем настояла Лена — дать их бестынцевскую фамилию своей теперешней "сестрице", через дефис. Сабина Борисовна Белозёрцева-Бестынцева. Во избежение непредвиденных обстоятельств. Она была фаталисткой и боялась, что когда-нибудь пути Андрея и Сабины пересекутся. Подобные преценденты имели место в истории человечества. У всех на слуху был дикий случай со студенткой, приехавшей учиться в наш медицинский институт. Она влюбилась в преподавателя, стала жить с ним, а когда познакомила с мамой — оказалось, что это её отец, совсем забывший о грехах молодости. Девушка пыталась покончить жизнь самоубийством. Поэтому и Ленина просьба была удовлетворена без дисскуссий.

Проблема "залёта" приказала долго жить, когда Лена воочию продемонстрировала мне противозачаточные таблетки. Тряхнув ими пару раз перед моим носом, она вяло улыбнулась с видом триумфатора, победы ради похоронившим войско на поле боя.

На следующий день я смастерила у неё на голове сногсшибательную прическу: витой пучок с вытянутыми волнистыми прядями. Она надела парадный костюм от Версаче, остроносые лакированные туфли на шпильке и отправилась в университет, всем своим видом проповедуя несгибаемую волю и несломленный дух. Это не прошло мимо глаз Иуд, а самое главное — мимо Сандра. Елена отнеслась к нему с равнодушием в квадрате, нет, в кубе. Лёгкий скучающий зевок и дежурная улыбка. Могла спокойно чаёвничать с ним за одним столиком университетского кафе. Простоять в коридоре у окна. Выслушать всё, что он говорил. И ни о чем не спрашивать. Ледяная глыба! Или… каменный цветок. "I love you" пропитали воздух вокруг, точно междометия в чужих стихах — для рифмы, связки слов, чего угодно, но не для выражения чувств. Любовь, ненависть — это чувства, равнодушие — полное их отсутствие, антиэмоция. Черт-те что. И это сработало.

Однажды Лена пришла домой с коробкой:

— Он всучил мне это и ушёл…. а я не знаю, что с ним делать.

В коробке сидел тощий котёнок с огромными перепончатыми ушами, которые с трудом помещались на маленькой конусообразной голове. Короткий плюшевый ворс шерстью можно было назвать с сильной натяжкой. Малыш жалобно пискнул и Лена извлекла его из коробки, подцепив указательными пальцами под мышки:

— Какие у него прозрачные глаза! Словно из голубого хрусталя.

— У неё.

— Что?

— У неё под хвостом ничего нет из мужских первичных половых признаков.

Елена на всякий случай заглянула котёнку под хвост и кивнула:

— Его цветы я выкинула в мусорник, а что делать с этим созданием?

Создание оказалось аристократических кровей с родословной, полной важных иностранных персон. По бумаге, устилавшей дно коробки, мы узнали имя — Алиссет, и породу — девон рекс. Довольно редкая и дорогая порода.

— Ань, здесь указаны её прививки, слава тебе Господи! Но чем её кормить?

Ещё одним сюрпризом явился ошейник на Алисе, так мы, не сговариваясь, переименовали малышку. Филигранная золотая цепочка с тремя голубыми, как Алисины глаза, драгоценными камушками в два обхвата опоясывала тонюсенькое горлышко.

— Это браслет…

— Боюсь, что да.

— Этот человек хочет меня купить?

— Возможно, платит. Он хорошо изучил тебя. Манеру одеваться, любовь к кошкам.

— Но я практически не ношу ювелирных изделий. Они — мамина слабость… — Лена подняла вверх левую руку с единственным неброским колечком.