— Пока на филолога. В будущем думаю перепрофилироваться.

— И какую стязю ты выбрала?

— Пусть это будет моим секретом, ладно? Нельзя хвалиться заранее — может не получиться.

Мы остановились у подъезда. Я задрала голову, пытаясь разглядеть его лицо в сумерках близящейся полночи, и наткнулась на широкий подбородок. Марк смотрел вдаль поверх моей головы и молчал.

— Эй! Ты так и не рассказал мне мою внешность…

Кадык на крепкой шее дёрнулся:

— Ещё успею. Будет повод увидеться.

Наконец, он опустил голову и заглянул мне в глаза.

— Выбирая для тебя цветы я понятия не имел, что тебе нравится. Эта роза стояла в вазе одна-одинешенька. Сорт называется очень красиво — Фламинго. Но у птиц фламинго нежно-розовое оперение, а наша роза совсем не розовая, — он перешел на шепот. Я тоже:

— Она цвета кофе с молоком.

Марк покачал головой:

— У неё цвет твоей кожи. Приглядись повнимательнее.

Мы почти соприкасались лбами над загадочным бутоном.

— Ты не поцелуешь меня на прощанье? — это вырвалось непроизвольно.

Он отступил назад:

— Нет.

Я удивилась:

— Почему?

— Не так быстро. Не будем торопить события…

От этих слов моя внутренняя дрожь усилилась, срывая дыхание:

— Тогда до встречи. И спокойной ночи, Марк.

— До встречи. Мы очень скоро увидимся…

Мы не увиделись ни через день, ни через неделю, ни через две. Переступая порог бара, я уговаривала себя, что он прийдёт именно сегодня. Он не приходил. Приближаясь к дому, искала его глазами. Напрасно. Всё это время я думала о нём. Возможно, случилась какая-то беда, знать бы какая. Неизвестность угнетала меня. К середине июня наступили жаркие деньки — сессия. Елена свои экзамены сдала, особо не напрягаясь. Ей предстояло ехать домой ухаживать за больной Эммой, которая недавно перенесла инсульт. Бабулю уже выписали из больницы, но последствия болезни не замедлили на ней сказаться. Она передвигалась с трудом, часто мучили головные боли и провалы в памяти.

Чемодан мы собирали вместе, в основном складывая туда домашние принадлежности. Многие летние вещи с прошлого года оставались дома и поэтому отпала необходимость перетаскивать их с места на место. Главное, без чего Елена Белозёрцева не могла теперь обходиться, был ноутбук — воистину, вещь незаменимая. Моя младая переводчица уже побывала в редакции, где ей вручили для перевода пару захудалых любовных романов.

Мне пришлось выслушать целую историю, как из под её маленького точеного носика увели большое серьёзное произведение.

— Там было, что переводить! Ты не поверишь, когда я бегло просмотрела рукопись, то сразу поняла — такой шанс выпадает раз в пять лет…

Я верила. Какой-то Франц Мюлльрих в дневниковой форме корреспондента газеты описал события пост-советского времени в странах бывшего социалистического лагеря. Падение Берлинской стены, Косово, румынские разоблачения. Походя, бродячий журналист зацепил пером горячие точки: Афганистан, Нагорный Карабах, Западный берег реки Иордан, Чечню. Но это было не главное. Изюминка чтива заключалась в сексуальных вкраплениях, как бисер нанизанных на каждую страницу.

— Не берусь судить о том, где правда, где художественный вымысел в его исторических фрагментах, но постельные сцены там сильные! Предательство, кровь, вера и эротика — крутой коктейль, Анюта! — Лена облизнула губы и прокашлялась:

— И всё это мимо меня! Доверили какой-то грымзе Нине Иосифовне. Я против неё ничего не имею, переводы качественные, но сухие, больше научные. Ха, представь, Анька, занятие любовью с её подачи: " Он прикоснулся губами к её губам и к утру они проснулись в объятиях друг друга…" Всё. При дословном переводе самого Франца: "…Он заглотил её язык и вонзил ей… между…" Фу, гадость, конечно.

— На то вы и творцы, чтоб красивые слова подбирать. Ты сама-то как бы описала этот нехитрый коитус?

Лена переплела пальцы на груди и, выставив локти вперёд, задумалась.

— Я бы написала так… "Она лежала, широко раскинув ноги и тяжело дыша. Воздух пропитался страстью и жарой. Он стоял перед ней голый, потный, горячий и втягивал воздух ноздрями, как буйвол перед схваткой. Капельки влаги на её животе искушали его язык…"

Я дёрнула Елену за косу:

— Неплохо. Держишь в напряжении, возбуждаешь. Но не многовато ли эпитетов?

— Не знаю, всё ж лучше, чем ничего. А читатели Франца в русском переводе так и не узнают о его сексуальных подвигах.

— Как я им сочувствую!

— Не смейся. В романе есть душераздирающая сцена прощания палестинской девушки-камикадзе с возлюбленным. Они всю ночь нежно ласкают друг друга, а утром она венчает живот, в котором матери вынашивают будущее, поясом шахида, начинённым тротилом, и подрывает себя вместе с целым автобусом израильских школьников. По её вере, смерть ради смерти врага — прямая дорога в рай. Нелюбовь…