Марина вытянула ноги, сбросив остроносые ботинки на каблуках, откинулась на спинку диванчика и пробормотала:

– Черт, не думала, что он такой наблюдательный…

– Ты о ком, киска? – Хохол взял ее ногу и стал разминать колено.

– О Бесе, о ком же еще! Знаешь, что он мне выдал сегодня? Что новый владелец "МБК" просто вылитый Малыш, одно лицо! Больно, Женя! – При упоминании о Маринином бывшем муже Хохол слишком сильно сжал ее ногу, заставив вздрогнуть.

– Прости… Так что тут удивительного, если это он и есть?

– Женя, ерунду не пори! По официальной версии, он погиб, а это – совершенно другой человек, ничего общего не имеющий с Малышом. Как Бес докопался?

– Да не докопался он, просто решил тебя за одно место пощупать, раз уж ты денег ему отдавать не хочешь. Знает ведь, как ты его любила, Малыша своего, рассказали уже, поди-ка, тот же Макар, ублюдок поганый, и доложил. Расслабься, девочка моя, все нормально. Я же никому не позволю тебя обидеть, ты ведь знаешь.

Марина и не заметила, как оказалась у него на руках, как он осторожно поглаживает ее грудь под черной водолазкой, дышит в шею, заставляя вздрагивать.

– Жень, мы в ресторане, если ты не заметил…

– Да, киска, я знаю… Поцелуй меня, пока еду не принесли, – он завладел ее губами и принялся целовать, слегка прикусывая – это была его любимая манера, потом у Марины губы вздувались и болели, но это мелочь. "Блин, если так пойдет, поесть удастся не скоро, – официантки слишком вышколены и не войдут в татами-рум, если дверь закрыта…"

– Жень, хватит! – Коваль уперлась руками в грудь возбудившегося Хохла. – Дома закончим.

– Как скажешь, киска…

Он осторожно опустил ее на диван рядом с собой, махнул замершей за полупрозрачной ширмой официантке, та склонилась в легком поклоне и поставила на столик перед ними две неглубокие мисочки с теплыми влажными полотенцами.

Марина всегда строго следила за тем, как исполняются надлежащие ритуалы в ее ресторане, как одеты официанты, как подобрана посуда. Все должно максимально соответствовать выбранному стилю и кухне, чтобы не нарушалась гармония и общая атмосфера. Именно поэтому Марина категорически запретила использовать любую музыку, кроме японской, тихой, неторопливой и нежно звучащей как бы из-за стены, а не в самом зале или татами-рум.

Однажды Кирилыч посетовал на то, что многие клиенты остаются недовольны отсутствием караоке или просто какого-нибудь ансамбля, но Коваль только усмехнулась:

– Кирилыч, в этом городе полно мест, где можно тяпнуть водяры и всласть поорать песни в микрофон. Кому не нравится – милости просим отсюда. В этот ресторан я приезжаю отдыхать и делаю это регулярно. И именно потому не желаю слушать завывания пьяных клиентов и созерцать любителей пуститься в пляс. Это понятно?

Мэтр согласился, зная, как трепетно хозяйка относится к своему любимому ресторану.

Ужин затянулся, Марина любила наслаждаться едой неторопливо, а не глотать, как утка, восхитительные рисовые шарики, начиненные нежной семгой и завернутые в тонкие листки водорослей. Хохол, расправившись с огромной свиной отбивной и темпурой из овощей, откинулся на спинку диванчика и с улыбкой наблюдал за движениями Марининых рук над подносом с суши, за тем, как она осторожно подхватывает палочками кусочки свежайшей семги, обмакивая их в соус. Закончив с едой, Коваль закрыла глаза и продекламировала негромко:

– Издавна слышал я о дороге, которой мы напоследок пойдем…

Но что это будет вчера иль сегодня – не думал…

…Здорово, да? Так точно и просто – все умрем, вопрос только в том, когда…

Хохол молчал, вертя в руках хаси, ему не понравилось это настроение и разговоры о смерти, но Коваль столько раз видела ее очень близко, что уже давно перестала относиться к ней как к чему-то страшному, скорее как к неизбежному.

– Что ты молчишь? Не нравится?

– Почему? Просто не в тему немного, все было так хорошо, а ты опять про свое…

– Жень, я не думаю о нем, клянусь тебе чем хочешь. Все прошло.

– Ты плачешь ночами, я ведь слышу.

– Неправда.

– Правда, киска, – ты плачешь в подушку, а когда я тебя обнимаю, успокаиваешься, думая, что это он с тобой.

Марина разозлилась – не может быть, чтобы это было так, она действительно не вспоминала о Егоре, не думала о нем. Это было не в ее правилах – сказав "нет", Коваль уже никогда не говорила "да". И теперь Хохол обвинял ее в том, что она до сих пор страдает по мужу.