– Ты чего задумал? – поинтересовалась Коваль, располагаясь на сиденье джипа рядом со своим драгоценным Евгением, но он щелкнул ее по носу пальцем и покачал головой:

– Не порти сюрприз, киска. Любопытство – очень плохая черта для девочки!

– Где ты девочку увидел? – удивленно спросила она, заглядывая ему в глаза и пытаясь разглядеть в них хоть намек.

– Ты – моя девочка, – он легко посадил ее себе на колени, повернув лицом, и нежно поцеловал в губы. – Моя маленькая девочка, такая любимая и сладкая… Знаешь, я всегда хотел такую женщину, как ты, чтобы за нее не жалко было сдохнуть, чтобы от нее искры летели…

– Дурак ты, Женька, – Марина взяла его лицо в свои ладони и тоже поцеловала. – Разве только для этого женщина нужна? Ну, летят искры от меня, а толку-то? Кругом все выжгла, стою одна, как пень обгоревший…

– Киска, не надо, родная, не надо… – Женька прервал ее речь, прижав к груди голову и поглаживая по макушке, сбив набок кашемировый шарф. – Ты ведь не одна, я с тобой, я всегда с тобой, моя родная. Я же тебя люблю, так люблю, что сердце болит… Ты ушла сегодня к Малышу, так я думал, год прошел, а не двадцать минут, мог бы – в двери глазами бы дыру провертел, только чтобы видеть, что с тобой.

– Ты это о чем? – улыбнулась Коваль, разглаживая пальцем складку между его бровей, которая появлялась там всякий раз, когда Женька переживал и нервничал. – Думаешь, у меня с ним что-то было?

– Честно? Думаю, да.

– Ну и снова дурак. Я не настолько развратна, чтобы переспать, пусть и с бывшим мужем, за участок земли. Не любишь ты меня совсем, Женечка, потому и не веришь.

– Я?! – оскорбился Хохол в лучших чувствах. – Ну, ты сказала!

– Ага, рассердился! – Марина тормошила его, как расшалившийся ребенок осерчавшего отца, пыталась заглянуть в глаза, но он отворачивался, тоже включаясь в ее игру. – Жень, ну, Женька! Посмотри на меня!

– Скажи, что ты меня любишь…

– Люблю.

– Не так.

– Я люблю тебя, Женечка, люблю, родной мой. – Она стала целовать его куда придется – в лоб, в губы, в глаза, и он улыбнулся, отвечая на поцелуи:

– Не здесь, ладно? Я хочу дома все сделать, чтоб как люди, чтоб не наспех…

– О, дорогой, как захочешь…

Колька слово сдержал и ночевать уехал к Ветке, уж неизвестно, обрадовалась ли ведьма этому факту, но Марина с Женькой остались одни в доме, использовав свое одиночество во вполне понятных целях.

– Сегодня я буду делать все, что ты скажешь, моя киска. – Женька помог ей снять сапоги и пальто, провел в гостиную. – Ну, придумывай, я сейчас вернусь…

И она придумала. Быть в постели главной Марина никогда не любила, уж такой характер, зато подчиняться умела так, что у мужиков сводило одно место от предвкушения власти над ней. Но сегодня ей захотелось какого-нибудь антуража, и Коваль вдруг вспомнила про подаренное Егором кимоно, которое так и лежало в коробке в гардеробной. Проскользнув мимо кухни, где что-то мутил Женька, она достала кимоно и кое-как надела его, что оказалось весьма непросто, так как пришлось намотать на себя несколько слоев материи. Справившись с непокорным одеянием, Марина взялась за макияж, за полчаса превратившись в настоящую японку. Парик, купленный именно для кимоно, замечательно имитировал высокую сложную прическу, увенчанную двумя длинными шпильками из слоновой кости. Когда Хохол вошел в гостиную с подносом в руках, а она обернулась на его шаги, он чуть не рухнул от неожиданности:

– …твою мать! Ты что же со мной творишь, сучка! Чуть ноги не отнялись…

– Главное, чтобы другое не отнялось, – улыбнулась Коваль, вставая из кресла и приближаясь к нему. – Тебе нравится?

– Очень… – восхищенно сказал Женька, разглядывая ее. – Обалденно красиво, киска…

– И мне нравится. Возьми меня на руки.

Женька опустил поднос на стол и осторожно, словно боясь уронить, поднял Марину и прижал к себе. Она обхватила его шею руками, положила на плечо голову и прошептала:

– Теперь ты понимаешь, что нет никого, кроме тебя? Только ты и я, больше никого…

– Киска, ты удивительная… я не верю, что все это происходит со мной, неужели это ты у меня на руках, ты? – Хохол напоминал влюбленного подростка, которому любимая девочка позволила коснуться себя впервые.

– Жень, пойдем в спальню…

– Да, киска…

Он принес ее наверх, опустил на кровать, но Марина встала. Велев ему ложиться, опустилась на колени и стала раздевать его.

– Киска… перестань…

– Молчи… – Она изучала его так, словно видела и трогала впервые, словно никогда прежде не доводилось ей прикасаться к его телу, изрисованному татуировками.

Женька едва сдерживался, чтобы не схватить ее и не подмять под себя, но понимал, что это Маринина игра и мешать не надо. Она мучила его долго, даже сама устала, и только когда Хохол застонал от нетерпения и потянулся рукой к ее груди, укутанной шелком кимоно, сдалась, позволяя ему раздеть себя, что он и сделал с удовольствием.

– Киска… красотка моя… – Он целовал ее тело по сантиметрам, поглаживал, ласкал…