Завтракали молча. Виктория Карповна налила в чашку кипятку, подвинула сыну, Витя съел ломтик хлеба, нехотя выпил воду.

Бесцельно он ходил из угла в угол, потом оделся и вышел на улицу. Гитлеровские постовые от холода приплясывали на перекрестках. Все было ослепительно ярким: желтое солнце, синее небо, белый снег. Но ничто не радовало; Витя медленно шел по улице, сам не зная, куда и зачем. В последние дни он часто уходил из дому. Забираясь в развалины зданий, рисовал на обгоревших стенах пятиконечные звезды и упорно думал: что же предпринять? Знал: надо помогать Красной Армии, партизанам. Об этом он не раз читал в книгах. Ведь о мальчиках, которые помогали взрослым в борьбе с врагом, рассказывают и Гайдар, и Николай Островский, и многие другие писатели. Но где эти люди, которым он так хочет помочь? Как их найти? Хорошо бы посоветоваться с ребятами, да они разбрелись кто куда. С тех пор как Славка уехал с матерью в деревню, от него нет никаких вестей. Юрик Алехин в городе, но у них стоят немцы и возле калитки все время торчит часовой. Туда и не суйся. А Шурик Воробьев — малыш, какой из него советчик!

Витя свернул на базарную площадь и лицом к лицу столкнулся с Васей Марковым. Марков ничуть не изменился. Клок непокорных рыжих волос по-прежнему торчал у него из-под шапки, веснушек на лице нисколько не убавилось.

— Здорово, Витька! — обрадованно крикнул он, — Я и не знал; что ты в городе!

Он повернул назад и пошел рядом с Витей.

— Эх ты, как же мы раньше-то не встретились! Затомился я, Витька, без товарищей, — вырвалось у него из самого сердца.

— А как же Аркашка? — напомнил Витя.

Марков нахмурился, тряхнул рыжей шевелюрой.

— С Аркашкой конец, — сказал он. — На прощанье я ему рожу расквасил.

— Ну? За что это?

— С отцом своим заодно работает. И меня, гадюка, купить думал, да просчитался.

— Как это? — ужаснулся Витя. — Что же он тебе предлагал?

— За нашими шпионить — вот что! Давай, говорит, следить за всеми и в полицию доносить. За это, говорит, деньги платят.

Вася сплюнул сквозь зубы и с удовольствием закончил:

— Здорово я его тогда отдубасил! И сейчас, как вспомню, кулаки гудят — ушиб об его поганые кости.

Он снова сплюнул:

— Ну шут с ним, с Аркашкой… Чем занимаешься, Витька?

Витя пожал плечами:

— Дома сижу. Рисую немножко. А ты? Вася огляделся и возбужденно зашептал:

— Я, Витька, наверное, в партизаны пойду. К батьке подамся, — зашептал он еще тише. — Понял? Только не сейчас. Когда возьмут.

— А когда возьмут? — побледнел Витя. Сердце у него подскочило и забилось часто и громко.

— Это я не знаю, — развел руками Вася. — Видно будет.

Ребята помолчали. Несколько раз Витя порывался что-то сказать. Наконец решился:

— Вася! Знаешь, задумал я одно дело. Давно задумал. Только… — Витя помедлил, — Только если та вправду мне товарищ…

— Ты, Витька, это брось, — перебил, его Вася. — Была у нас ссора, верно. Ну, а теперь — теперь такое время: ты пионер, и я пионер. Можешь не сомневаться. Вот моя рука.

Витя крепко сжал твердую, в ссадинах руку товарища:

— Тогда пошли ко мне. Дома все расскажу. А может, сразу и за работу возьмемся.

На другой день около полудня на Старокрымском шоссе появились два мальчика. Один щупленький, черноволосый. Другой — рыжий, коренастый, с крупными веснушками на лице. Они шли, заложив руки в карманы, и беспечно болтали.

Пройдя километра полтора, ребята поднялись на взгорье и скрылись в стоявшем неподалеку разрушенном здании.

Вскоре из-за поворота на шоссе вылетела легковая машина. В морозном воздухе раздался вдруг резкий звук, словно выстрелили из ружья. Наклонившись на один бок, «оппель» затормозил и остановился у обочины. Шофер-немец, вышел, сердито хлопнул дверцей. С переднего сиденья соскочил офицер-эсэсовец.

— В чем дело, Ганс?

— Ничего особенного, господин штурмбанфюрер. Обыкновенный прокол!

— Черт знает что! — негодовал офицер, подтягивая черные перчатки. — Поворачивайся живее. — Он взглянул на ручные часы и снова выругался.

Шофер наклонился, отвинчивая гайки. Машина надолго застряла на шоссе. А из разбитого снарядами дома на горке за ней следили две пары внимательных глаз.

— Минут тридцать позагорают, — насмешливо заключил рыжий мальчишка. — Смотри, Витька, видно, не в одном месте напоролся.

Витя удовлетворенно кивнул:

— Я густо сыпал. Один карман почти пустой, — он выгреб из кармана остатки битого стекла, мелко нарезанной жести, ржавых гвоздей. — А ты? Надо, Вася, на обратном пути еще подбросить.

Они осторожно выбрались из развалин и зашагали к городу.

Вскоре после встречи с Васей Витя нашел еще одного друга — старого знакомого, художника Слепова.

Василий Акимович неожиданно переехал на новую квартиру и открыл жестяную мастерскую.

— Жить-то чем-нибудь надо, — объяснял он всем это нелепое превращение — А я старый жестянщик. Еще в детстве отцу помогал.

Слепов теперь жил через два дома от Коробковых, и можно было по задворкам легко пройти к нему в любое время. Витя как-то наведался в его небольшую темноватую комнату с отдельным ходом.