Витя, укрывшись в щели, вырытой во дворе, прислушивался к грохоту боя. К концу дня фашисты усилили напор и стали прорываться на улицы города. Выстрелы щелкали уже в соседних переулках. Потом бой начал перемещаться к порту и к вокзалу: стало очевидно, что наши войска отходят.

На другой день рано утром Витя пробрался в квартиру Слепова. Окна и двери были выломаны. Картины художника, растоптанные, изорванные, валялись на полу. Кругом поблескивали стреляные гильзы. Василий Акимович неподвижно лежал у окна с автоматом в руках. Ночью было холодно, и темные волосы художника, словно сединой, присыпало изморозью.

Еще недавно над портом развевался красный флаг… Кое-где уже начали расчищать улицы, восстанавливать дома, ребятишки собирались в школу. И вот снова в город ворвался враг. Опять нависла над людьми тяжкая тревога, согнула плечи взрослым, погасила радость в детских глазах.

Десант ушел. Снова гитлеровцы, еще более злобные, ходили по домам с обысками, уводили отцов и матерей, сажали их в тюрьмы. За городом, в узкой балке у кирпичного завода, гестаповцы расстреливали арестованных.

Витя снова был одинок. Не стало взрослого друга, Василия Акимовича Слепова, после десанта исчез из города Вася. Отец снова замкнулся, не подступись.

Бродя по улицам, Витя зашел к Шурику. По обыкновению, они вышли во двор и в амбразуру стали разглядывать, что делается в порту. Гитлеровцы согнали на набережную жителей ставить проволочные заграждения, строить доты.

— Десанта боятся, — сказал Витя. — Все равно наши пройдут.

— Конечцо пройдут, — согласился Шурик. — У нас кораблей много. Все не перетопят, как этот.

Недалеко от берега из воды поднималась мачта затонувшего корабля. Он погиб во время десанта. В страшную непогоду моряки везли на нем боеприпасы и оружие, продовольствие для жителей города. У самой пристани корабль наскочил на мину и затонул. Теперь только одна эта торчавшая из воды мачта напоминала о недавнем десанте.

К месту, где лежал затонувший корабль, то и дело подходили лодки.

— Что они там делают? — обернулся Витя к Шурику.

— Рис достают, — сердито ответил Шурик. — На корабле рису много, консервов. Вот они и воруют, спускают водолазов… А ведь это нам везли, — чуть не со слезами добавил он.

— Мину бы им сейчас подпустить или гранатой шарахнуть, — всматриваясь ненавидящим взглядом в казавшиеся отсюда крошечными угольно-черные фигурки эсэсовцев, сказал Витя. — А мы только глаза на них пялим да охаем…

Дома в этот день Витю ожидала новость: у них был гость.

— Печник приехал из деревни, работу ищет, — объяснила мать.

В коридоре лежал измазанный глиной, затасканный мешок.

Витя вошел в комнату. За столом напротив отца сидел коренастый, среднего роста мужчина в поношенной гимнастерке. Витя поздоровался.

— Здравствуй, если не шутишь, — ответил гость и улыбнулся как-то очень тепло, по-домашнему. — Сынок? — обернулся он к Михаилу Ивановичу.

— Сын, — Михаил Иванович поднялся из-за стола и подошел к Вите. — Вот что, Виктор, — пристально взглянул он мальчику в глаза. — К нам приехал гость. Дядя Коля. О нем никто не должен знать. Понял? Если спросят, скажешь: печник, из деревни, работу ищет.

«Партизан, или фронт перешел», — тотчас сообразил Витя и, весь просветлев, сделал невольное движение к гостю. Но отец мягко остановил его, и Витя понял, что он здесь лишний. Осторожно взял краски, старый альбом и ушел на кухню. Уходя, услышал спокойный басок «дяди Коли»:

— Специальность у меня подходящая. Сейчас все печи поразвалились. А фашисты тепло любят. Не сомневаюсь: дело найдется.

Работа не клеилась. Красок не хватало, да и разводить их было нечем. Нужного цвета подобрать не удавалось. Витя отложил кисть и начал перелистывать старые рисунки.

Уже смеркалось, когда отец позвал его. Дядя Коля сидел на диване и с интересом рассматривал газету «Голос Крыма», которую издавали немцы в Симферополе.

— Да, любопытно, — сказал он и, обернувшись к Вите, стал расспрашивать, как ему живется, часто ли он гуляет по городу, о чем говорят между собой ребята. Витя сразу заметил, что, говоря о городе, дядя Коля больше всего интересуется теми домами и улицами, где расквартированы войска или располагаются штабы. И тогда он стал говорить именно об этих местах, стараясь припомнить расположение зенитных батарей, береговых укреплений, дотов. Приметил он многое и рассказывал подробно, гордый сознанием того, что ему доверяют. Он смотрел на дядю Колю и думал: «Конечно, он оттуда, от Красной Армии. Я сразу понял». Потом ему стало казаться, что он где-то уже встречал этого человека… Внимательные серые глаза, спокойная, уверенная осанка… И вдруг от внезапной догадки он чуть не вскрикнул. Он вспомнил десант, командира в серой шинели, шагающего по улицам города с нарядом краснофлотцев и разыскивающего полицаев. «Козлов, — твердо решил Витя. — А как изменился! И не узнать».

— Дядя Коля, — набравшись смелости, спросил он, — а где Лебедев? Его поймали?

— Какой Лебедев? — сделал большие глаза дядя Коля.

— Ну, да тот, помните, какого во время десанта искали.

— А-а… — усмехнулся дядя Коля: он понял, что дальше скрываться бесполезно. — Да мы с тобой, видать, старые знакомые!

Когда Михаил Иванович заглянул в комнату, сын и гость оживленно беседовали, тесно придвинувшись друг к другу, как закадычные друзья.

— Дядя Коля, — доверительно спросил Витя, — а вы не боитесь?