Задержавшись на пороге, она остановила Витю.

— Ты заходи ко мне. Знаешь, где я живу?

— Спасибо, Нина Михайловна, приду…

Вите показалось, что посещение Листовничей чем-то очень порадовало Слепова. Бодро насвистывая, улыбаясь, «жестянщик» перебирал в ящике всякий металлический хлам, но Витя готов был поклясться, что он меньше всего в эту минуту думает о ведрах и кастрюлях. Поглядывая на художника, Витя тихонько сказал:

— На шоссе немецкие машины часто останавливаться стали. Всё прокол да прокол. Отчего бы это?

— Отчего — не знаю. Но хорошо. Пусть стоят, — весело произнес Слепов.

— У здания комендатуры кто-то на тропке заложил мину. Утром подорвались два эсэсовца.

— Действуют патриоты, — одобрил Слепов.

— Вот бы узнать, кто они!

— Зачем тебе? — лукаво подмигнул Василий Акимович.

— Как это — зачем? Чтобы помогать.

— А не боишься?

— Я теперь, Василий Акимович, ничего не боюсь, — возбужденно заговорил Витя. — Они ведь, фашисты-то, трусы. Видели бы вы, как они всего боятся. На ночь двери на все ключи запирают, решетки на окна понаделали. Ночью в уборную боятся выйти. Везде им партизаны чудятся. Мне бы связаться с подпольщиками, получить задание, я бы что хочешь сделал!

— Да, — вздохнул Слепов, — с подпольщиками связаться было бы неплохо…

— Да вы, небось, их знаете, — разочарованно протянул Витя.

— Я? — удивился Слепов. — Откуда же? Сижу дома — паяю кастрюли.

— Ну, да. Вы — коммунист. Вы все знаете, только мне не говорите. Обидно это, Василий Акимович.

— Брось, Виктор, — строго произнес Слепов. — Никаких подпольщиков, я не знаю. А вот насчет задания — задание, пожалуй, я тебе дам:

— Правда? Против фашистов? — просиял Витя.

«Ох, и хитрец этот Василий Акимович!» — Только нас двое, Василий Акимович, Васю Маркова тоже учтите. Он парень надежный, не подведет. Ведь это мы с ним на шоссе разных колючек набросали.

— Неосторожно, — покачал головой Слепов. — Опять зря рискуете.

— Да как же зря, Василий Акимович, ничего не зря. Сами видели, как машина напоролась. С полчаса простояла. Так задание дадите? — поторопил он.

Слепов остановил его.

— Погоди, не горячись. Сегодня у нас двадцать седьмое? Приходи тридцатого. Только один. И захвати какую-нибудь посуду. Чайник, кастрюлю. Для починки. Понял?

— Понял, Василий Акимович, все понял.

— А теперь марш домой. И… не пищать!

— Есть не пищать! — весело откозырял Витя и пошел к двери. — Василий Акимович! — обернулся он. — Еще одна просьба. Красок мне не дадите? Понимаете, все вышли. А купить, — где же теперь купишь?

— Хочешь рисовать? Несмотря ни на что? Вот это похвально. Это в моем вкусе.

Сунув краски в карман, Витя шагнул к двери и столкнулся с отцом.

— Ты, папка? — он широко раскрыл недоумевающие глаза.

— Чайник прохудился, — смущенно сказал Михаил Иванович, — Тут, говорят, чинят.

— Чинят, чинят! — задорно крикнул Витя. — Тут мой знакомый живет. Хо-ро-о-ший мастер! — он посторонился, пропуская отца. Все в нем пело и ликовало — и отец здесь, с настоящими людьми!

Декабрь в этом году был ненастный. В последних числах месяца резко похолодало. Дул штормовой северный ветер. Он свистел в проводах, завывал в трубах, стучал плохо закрепленными ставнями в покинутых хозяевами домах. Темное, взбаламученное море с силой кидало на берег крутые волны. Они разбивались о прибрежные камни, тяжело отползали назад и снова с ревом бросались на берег. Причалы, облепленные снегом, были пусты. Гитлеровские часовые, промерзнув на ледяном ветру, по окончании вахты спешили укрыться в теплых помещениях. Стоявший на квартире у полицая Мирханова гитлеровский офицер Отто Шольц в минуты откровенности говорил:

— Ветер, снег — гут, гут. Море шторм — гут, хорошо. Спокойно спать можно. Русский корабль не придут.

Приближался Новый год. Прислушиваясь к буйным голосам ветра и волн, Витя вспоминал, сколько радости приносили новогодние праздники прежде. Веселая кудрявая сосенка дома (мама больше любит сосну), сверкающая огнями и великолепным убором красавица ель в школе, подарки, песни, игры, ликующий смех. А потом целых полторы недели сплошь праздничных, переполненных весельем дней.

Ничего этого сейчас нет и не будет… Но зато завтра его ждет другое, большое, значительное. Завтра! Скорее ползла бы эта долгая нудная зимняя ночь. Завтра Слепов даст ему поручение, завтра он вступит в новую жизнь.

С этой мыслью он и заснул. Ему приснился Слепов. Он держал Витю за плечи и медленно, сурово говорил:

— Вот тебе первое задание: взорвать железнодорожный путь. Помни — это испытание. Выполнишь — будешь подпольщиком. Иди.

И вот они ползут с Васей на высокую насыпь железной дороги, карабкаются по песчаному откосу. Песок шуршит под их телами и осыпается по проложенному следу. Мина заложена, они отползают, теперь надо дернуть шнур. И вдруг Витя слышит, как вдали стучит поезд: тук-тук-тук. «Погоди! Погоди! — кричит он. — Взорвем вместе с поездом!» Но уже поздно, Вася дергает шнур, раздается страшный взрыв.