–  Для меня очень важно, что теперь еще ты у меня, и ты в Ленинграде, и я буду защищать тебя и город, пока жив.

–  Видишь, а ты твердил: уезжай, уезжай.
– Вера села на диване.
– Нет, я ни за что не уеду, а если уеду, то только на фронт! Я хочу быть с тобой в одной части. Это можно?

–  Нет, Вера, это нельзя… Да и ни к чему. Ты должна уехать обязательно. Так и мне и тебе лучше… И знаешь, о чем я еще думаю?

–  Нет, Саша.

–  Я думаю о том, что ты для меня земля, опора, и я буду к тебе возвращаться, как моряки после плавания. Понятно?

–  Не очень. Это слишком поэтично для меня. Но ты говори, мне нравится то, что ты говоришь. Хорошо. Я буду тебе опорой, я постараюсь, Саша.

–  Здесь поэзия ни при чем, и я не шучу, это совершенно серьезно. Ты для меня земля, потому что небо сейчас - это не звезды, облака и прочее, а поле боя. С неба я буду возвращаться к тебе на землю.

Мы еще долго сидели и говорили о том, как будем жить после войны. Война могла только помешать нам, но не властна была нас изменить.

–  Я пойду учиться, - сказала Вера, - я хочу быть порядочным инженером: строить новые города назло тем, кто их разрушает. Мне это хочется именно теперь. Прекрасные удобные города. И в одном из них будет наш дом. Какие ты любишь улицы? Пусть на них растут липы, как в Москве на бульварах, и много цветов. И больше не будет войны, и по вечерам город должен весь светиться огнями, и у тебя не будет профессии, Сашка, потому что военным нечего станет делать, и я буду тебя кормить.

–  Ерунда. А гражданская авиация? Куда тебя отвезти? Куда ты хочешь, Вера?

–  Я хочу домой, - неожиданно сказала Вера упавшим голосом и стала объяснять, что ей необходимо домой, у нее дежурство по дому и что к подруге она теперь опоздала.

–  Останься, - попросил я, - ведь послезавтра я уезжаю.

–  Не могу, Саша, - сказала она, - ты же понимаешь!

Я понимал и отпустил ее.

–  Я приду завтра, - сказала Вера.

Когда тревога кончилась, мы спустились вниз. У гастронома стояла шумная длинная очередь, а на улице было пусто и тоскливо, как осенью в бесконечный дождь. Я проводил Веру и долго не отпускал у ворот ее дома, и Вера в шутку пригласила меня подежурить вдвоем. Я согласился, но тогда она испугалась, что я действительно вздумаю остаться.

Я вернулся в гостиницу. В ту ночь я долго спрашивал себя, как все это случилось. Я не мог этого объяснить, но Вера все время была у меня перед глазами.

Я не мог не думать, не заботиться о ней, не волноваться о ее жизни, и я ходил от шкафа к постели и спрашивал себя: да когда же, когда и как это случилось?

Весь следующий свободный день я ждал ее, не уходил далеко от гостиницы.

Я читал тревожные сводки Информбюро, завтракал, сидел в садике у гостиницы. Что бы я ни делал - она была со мной. Я думал о билете для Веры, о пропуске для Веры, о том, что ей необходимо уехать. В этот день я, кажется, не мог думать ни о чем другом.

Когда я вернулся к ужину, администратор мне сказал, что какая-то гражданка спрашивала меня.

Не дожидаясь лифта, я взлетел на шестой этаж будто на крыльях. Возле столика коридорной сидела, конечно же, Вера.

–  Как это я тебя не встретил? Я не уходил далеко от гостиницы…

–  Саша, - перебила Вера, - я сегодня, то есть завтра, ну да, в час ночи, уезжаю под Новгород рыть окопы, на целую неделю.

Только тут я заметил, что она с чемоданчиком и лопатой. Большая огородная лопата выглядела довольно странно на ковре.

Мы вошли в номер, и я сразу же принялся с этакой категоричностью доказывать, что ей совершенно необходимо уехать из Ленинграда, уехать немедленно. Я даже кричал. Я уговаривал ее уехать и чувствовал, как я сам не хочу, чтобы она уезжала.

–  Мы только встретились, а ты уже гонишь меня!
– с удивлением сказала Вера.

–  Но ведь меня тоже не будет здесь! И мы все равно, понимаешь, все равно не встретимся раньше отпуска или какого-нибудь чуда.

–  Ну вот и случится чудо. Все же мы будем близко, мне будет казаться, что мы совсем рядом. Так лучше.

–  Это мало вероятно. Вот и сегодня: я здесь, а ты должна уехать.

–  У нас впереди еще несколько часов… Несколько часов, - повторила Вера, - это много! Посмотри лучше, какие я достала в «Норде» булочки, они везде уже исчезли.

Я уступил не сразу. Я долго спорил с ней, радуясь в душе, что она остается.

Принесли чай без сахара.

–  Вот видишь, - сказала Вера, - а я захватила с собой сахар. Выходит, что я лучше ориентируюсь в создавшейся обстановке, чем некоторые военные…

Она была в синей рабочей куртке и лыжных штанах.

–  Правда, я смешная? Ты не смотри на меня. Это, конечно, не очень красиво, но копать землю в них удобнее.

–  Ты не смешная. Ты хорошая!

–  А ведь я останусь у тебя до самого отъезда, не прогонишь?

–  Что за глупый вопрос!
– сказал я и вспомнил, что гостей выпроваживают после десяти и что надо во что бы то ни стало отстоять Веру.

Вера вдруг поставила стакан с чаем на стол, прислушалась.

–  Снова тревога?