Шрифт:
— Или щит вещего Олега, — невинным голосом подсказала Саша.
Ох, Сашка! Смирная-смирная, а порой будто шило в языке.
— А щит-то здесь откуда? — удивился отец Андрей.
— С ворот. Вот он, — Саша стрельнула в Колю глазом из-за кружки, — говорит, что Олег его где-то здесь приколотил, когда Херсонес назывался Цареградом.
— Голубчики мои… — отец Андрей зашелся дребезжащим смехом. — Да ведь Цареград-то был вовсе не здесь. Так звали на Руси стольный город византийский, Константинополь. Его и взял однажды Олег. Там и щит свой оставил в знак победы…
«О-о-о… — Будь кружка чуть побольше, Коля засунул бы в нее голову. Чтобы скрыться от стыда и остудить заполыхавшие щеки. — Вот балда дубовая! И что на меня нашло?»
В таких случаях лучше сразу раскаяться до конца.
— Ох, да знаю я! Знаю про Константинополь! Просто у меня в мозгах… будто что-то одно за другое зацепилось. Наверно, от полынного запаха… И потому что два знаменитых города. С одним Олег воевал, с другим Владимир… — Коля даже стукнул лбом о стол.
— Ну, не кручинься так, — отец Андрей дотянулся, потрепал его по воротнику. — С кем не бывает? От твоей ошибки никому беды нет…
— Кроме его самого, — вздохнула Саша. — Зря только руку ободрал… Отец Андрей, скажите ему, чтобы не скакал как дурная коза, а то сломит шею. Там проход рядом, а он через стену прыг!..
— Я как надо «прыг»! — обрадованно перескочил Коля на другой разговор. — Кто знал, что там гусеница?
— Неужто испугался букашки? — усмехнулся отец Андрей.
— Что вы, он не испугался, он давить не хотел. Красивая, говорит!
— Конечно, красивая! А ты свое: «Ой, страх…»
— Значит, жалеешь всякую Божью тварь, — покивал отец Андрей.
— Он жалеет. Нынче краба отпустил. Иные мальчишки, как поймают краба, хряп его о камни, так что брызги! А он его в воду как в люльку…
— Всё про меня изложила? Или еще будешь? — сурово спросил Коля.
Саша виновато сморщила нос.
— Больше не буду… Я же не худое…
Молока выпили по две кружки, даже в животе забулькало. Пора было двигаться дальше.
Отец Андрей помахал им с порога, а когда они отошли шагов на десять, закашлялся опять, прижал к груди руки. Коля остановился. Подумал чуть-чуть.
— Саша, подожди… — и бегом вернулся к порогу.
— Отец Андрей, у вас ведь простуда. Кажется, изрядная. Давайте я сведу вас к знакомому доктору. Или приду с ним сюда, он не откажется.
Отец Андрей улыбнулся, часто дыша после кашля:
— Добрая ты душа, Коля, спаси тебя Христос… А болезни я не страшусь, на все воля Божья.
— Но… вы же говорили, что люди решают сами. Значит надо к доктору.
— У нас в монастыре есть лекарь. Он обещал мне сделать овчинные припарки с медом. Говорит, всю хворь разом снимет. Ступай с Богом, за меня не тревожься. Будет случай, заходи с Сашенькой. И друга приводи…
Синие тени
Скоро приземистое каменное жилище осталось за взгорком. А вокруг опять был солнечный, пахнущий степью и йодистой солью простор. Справа — синева открытого моря, впереди и слева — чуть всхолмленные пустоши, где среди серых камней обильно алели маки. Трещал в траве всякий «кузнечиковый народ», пересвистывались пичуги. И ни души кругом. Повстречались только две лохматые козы — наверно те, о которых говорил отец Андрей…
Ноги у Коли шагали без всякой усталости, несмотря на увесистые башмаки. Коля не знал, была ли его беседа с отцом Андреем настоящей исповедью, но на душе и в теле звенела легкость, как, наверно, у жаворонка. Если разбежаться как следует, можно, пожалуй, и взлететь. Только трава мешает разбегу…
А локоть, кстати, совсем уже не болел.
Скоро, однако стала ощущаться досадная помеха. Квас и молоко, скопившиеся в животе, давали о себе знать. Хорошо хоть, что эта смесь не забурлила в кишках, а только тяжелела с каждой минутой.
— Саш, гляди, вон за тот камень коршун сел. Может, там гнездо! Надо посмотреть.
— Опять придумываешь! То щит, то коршун… Не пойду я, иди один, если хочешь… — Кажется, она все поняла.
— Я мигом! — И помчался. Потому что, если не мигом, то… ой-ёй-ёй!
Через минуту он вышел из-за камня с новой легкостью в теле. И с трофеем в руке. А Саши не было… Впрочем, почти сразу она появилась из-за дальнего обломка скалы. Застеснялась, крикнула чересчур бодро:
— Ну, нашел гнездо?
— Нет! Зато вот что нашел!
Это был треугольный, изъеденный ржавчиной кусок железа. При желании его можно было принять за наконечник скифского копья. Коля так и объяснил. Саша не спорила. Пусть будет наконечник, жалко ей, что ли…
Поднялись на плоский холм у моря.