А до нормальной площадки были целые сутки перехода. Неимоверного по трудности перехода через то самое ущелье, по которому камень падает медленно, дробясь на куски, и лень смотреть на его бесконечный полет.

Орлов опять поставил Шульгина в прикрытие. Подтягивать отстающих, выбивающихся из сил солдат.

Рядом с Шульгиным по-прежнему держались неразлучные Матиевский и Богунов.

Поругивались вполголоса.

— Знаю подходящую сказку, — Матиевский устало взмахнул рукой. — Поучительная история. Слушай, сержант. Летела как-то птица Симург с одним хлопцем на шее. А хлопец, хоть и из сказки, был очень хозяйственным. Вез он при себе пару корзин с мясом.

Богунов кивнул головой:

— Я теперь люблю сказки про жратву. Давай про жратву, Серега…

Матиевский скосил глазами.

— Паек, конечно, натуральный, не сухой… Большие такие куски мяса с кровью. Повернет птичка свою головенку, подмигнет, и хлопец ей в пасть чуть ли не с руками мясо заталкивает. Добросовестный парнишка…

— Вот это снабженец! Ага…

— В конце концов, мясо кончилось. На то оно и мясо. Его всегда не хватает. А эта тварь порхающая все свою головенку поворачивает. Совести же никакой…

— Где же совесть у твари?..

— И что же ты думаешь, сержант? Парнишечка этот, тяпает от самого себя кусок и кормит этого людоеда, не помню, то ли бедром, то ли задней частью…

Матиевский замолчал.

Богунов задумчиво поднял голову.

— Задняя часть слаще.

— И вот, что я думаю, — серьезно заговорил Матиевский. — Тыл наш должен вот также хватануть кусок от ляжки, но накормить голодных ребят на передовой. А вместо этого мы ходим перед тылом на цыпочках, унижаемся, чтобы выпросить законный кусок хлеба.

Матиевский махнул длинным стволом винтовки.

— Конечно, на войне не любят тыловую братию. Но когда поворачиваешь голову, а в клюв тебе ничего не кладут, нервы не выдерживают.

У Богунова брови сошлись вместе:

— Не выдерживают нервы! Точно! Вот товарищ лейтенант песни пишет про Афганистан. Про эту тыловую сволочь надо обязательно написать…

— Товарищ лейтенант, — Матиевский окликнул Шульгина, — народ просит, чтобы вы песню написали. И про взятие «Зуба». И про тыловиков. Да чтобы позлее. Чтобы она у них костью встала в горле.

Шульгин улыбнулся:

— Хорошо, напишу. Если доберемся до полка.

Покачивались в живой веренице растрепанные солдатские фигуры. Хватались руками за воздух. Терли грязными пальцами слипающиеся глаза. С трудом двигали ватными ногами. На продавленных погонах терлись ремни запыленных автоматов.

Вскоре «Первый» солдат обессиленно присел на обочину тропы, откинул безвольно голову. Закрыл глаза. Затих после протяжного вздоха.

— Эй, коллега, — Матиевский потряс его за плечо. — Вставай. До привала еще далеко.

Солдат дернулся, руки безвольно съехали вниз.

— Не могу, — едва шевельнулись губы на посеревшем безжизненном лице.

— Рядовой Лаптев, подъем, — Шульгин потянул за лямки вещевого мешка. — Не можешь сам, так поможем. Не кисни…

Шульгин вывернул из-под рук Лаптева вещевой мешок, закинул себе на плечо. Матиевский подхватил автомат. Богунов расстегнул «липучки» на бронежилете, стянул его через голову Лаптева, как майку. Распахнул гимнастерку.

— Шагай налегке, турист… Чтоб обо мне так заботились.

Сержант рывком приподнял Лаптева, поставил на ноги, слегка подтолкнул в спину.

— Давай, шлепай ластами. Пионер снежных вершин…

Лаптев наклонился вперед, шагнул неуверенно, косо повел ртом, хватая воздух. Матиевский поддержал его за локоть.

— Вперед, дружище. Неси свою впалую грудь с достоинством.

Лаптев медленно поплелся по тропе, приседая вниз на каждом шагу.

— Вот и ладно, — Богунов покрепче сжал его за талию. — Прекрасно шагаем. Так и до полка дойдем.

Сержант обернулся к Шульгину, тихо сказал в сторону:

— Хреново… Долго не протянет. Скоро скопытится.

Шульгин кивнул. Им уже приходилось вытаскивать отстающих солдат. Часто помогала группа прикрытия уставшим и обессиленным дойти до привала. Но только крайне редко они снимали с солдат снаряжение, и не было еще случая, чтобы они забирали у отстающих оружие. И раздетые солдаты шли сами. Завидно было смотреть на их легкий шаг. Лаптев, даже раздетый и лишенный оружия, едва шевелил ногами.