Для обозначения сына славянский язык располагает древним термином synъ, восходящим к *sunus, — общему для ряда индоевропейских языков названию сына. Сюда относятся: ст.-слав. сынъ, др.-русск. сынъ, русск. сын, укр. син, белор, сын, польск. syn, диал. synek ‘chlopak’, ‘mezczyzna niezonaty, mlodzieniec’, н.-луж. syn, полабск. suonka, чешск. syn, диал. synca ‘dite, synecek’, syncoch ‘synecek’, synek ‘hoch’ [271] , словацк. syn, словенск. sin, др.-сербск. сынь, сербск. син, болг. син.

Исходное и.-е. *sunu-s имеет ту редкую среди индоевропейских терминов родства особенность, что его этимология давно выяснена и всеми без исключения принята: от и.-е. *seu-, *su- ‘рождать’, ср. санскр. sute ‘рождает’, с другими суффиксами — санскр. suta-h ‘сын’, греч. , ‘сын’, тохарск. В soya ‘сын’ [272] . Тем не менее детали словообразования, а также отклонения от общей формы представляют значительные трудности. К. Бругман [273] предполагает сосуществование параллельных индоевропейских форм *sunu-s и *suiu-s, которые принадлежат не к тем терминам родства, которые он называет «неэтимологизируемыми» (*pter, *mater, *dhughter), а к словам типа др.-инд. putra-s, jata-s. Поэтому сосуществование *sunus, *suius Бругман сравнивает с сосуществованием тоже различно оформленных лат. puer, putus, pusus ‘мальчик’. Эти производные от и.-е. *su- взаимно вытесняли друг друга в отдельных языках. В и.-е. *suiu-s видят столь же древний, как и *<sunu-s, термин, получивший преимущественное распространение в отдельных индоевропейских языках: тохарск. В soya, греч. [274] . Последнее обычно расценивают как преобразование u-основы [275] .

Э. Герман [276] подытоживает наблюдения над своеобразием индоевропейского названия сына следующим образом: 1) реконструкции единой индоевропейской праформы препятствуют *sunus индийского, балтийского и славянского и *sunus германского языков; 2) пять других родственных терминов (‘отец’, ‘мать’, ‘брат’, ‘дочь’, ‘сестра’) изменяются по единому склонению родственных терминов, не знавшему родовых различий, чего нельзя сказать о названии сына; 3) и.-е. *sunus — единственный из главных терминов родства, который имеет прозрачную этимологию. Как полагает Герман [277] , «эти три пункта одновременно указывают на то, что в названиях для сына мы имеем дело со сравнительно новыми образованиями».

Этот вывод интересен для относительной хронологии образования древнейших имен родства. Следует оговориться, что и.-е. *sunus представляет собой новое образование по отношению к перечисленным пяти древнейшим терминам родства, но в то же время оно является индоевропейским, в известной мере — общеиндоевропейским образованием. Герм. *sunus (при *sunus в других языках) надо скорее понимать как su:su, отношение долгой и краткой ступени одного корня, который и в других формах обнаруживает обе ступени, ср. и.-е. *su-s ‘свинья’ (того же корня) с долгим u в нем. Sau и кратким u в слав, suinъ. В и.-е. *suius ‘сын’ важно наличие общего с *sunus корня, правда, оформленного другим суффиксом. Таким образом, большинство данных говорит о том, что здесь можно видеть один общеиндоевропейский термин.

Для настоящей работы главный интерес представляет индоевропейская форма *sunu-s, так как слав, synъ правильно отражает именно ее. И.-е. *sunus образовано из корня *su- и суффикса – nu-, который восходит к индоевропейскому суффиксу отглагольных образований пассивного залога. Однако нельзя согласиться с Ф. Клюге и П. Скарджюсом, которые с равной легкостью выделяют суффикс – пи- в герм. sunu- и литовск. sunus [278] . Что справедливо для и.-е. *sunu-s, не может быть механически перенесено в словообразовательный анализ поздних герм. sunu- и литовск. sunus. Авторы не располагают доказательствами: так, Клюге нерешительно предполагает суффикс – nu- еще в герм, тапп из тапw, ср. санскр. тапи ‘человек’, а Скарджюс определенно указывает, что литовский язык знает только одно существительное с суффиксом – пи-: sunus. Ошибочность такого подхода станет еще понятнее, если обратить внимание на то, что суффикс – nu- приводится в названных исследованиях в одном ряду с действующими германскими и балтийскими словообразовательными формантами, а книга Скарджюса, как известно, целиком посвящена анализу современного литовского словообразования.

Во всяком случае возможности этимологического анализа и современная словообразовательная членимость — разные понятия, которые, тем не менее, в исследовательской практике часто смешиваются.

Литовск. sun`us ‘сын’ весьма архаично в фонетическом отношении и точно соответствует форме, исходной для слав. synъ [279] , вплоть до u-основы:

Об этой долгой ступени дифтонгического характера пишет А. Вайан [280] .

В то же время в акцентологическом отношении литовск. sun`us не отражает древнего состояния и является результатом местного перемещения ударения sun`us из *s'unus под влиянием весьма распространенных близких форм на – us с наконечным ударением: zmog`us, dang`us [281] . Ср. также неподвижность ударения русск. сын, сына. Поэтому нет надобности говорить об индоевропейской форме *sun`us, как это делал К. Брутман [282] .

Известно, что и.-е. *sunus значит ‘рожденный матерью’, поскольку исходное и.-е. *su- определяет материнскую функцию, рождение. Таким образом, в и.-е. *sunus совершенно объективно запечатлено именно отношение к матери. Правда, одного этого факта было бы мало, чтобы говорить, что в индоевропейском названии сына отразился древний матриархат, так как называние производится в громадном большинстве случаев не по главному признаку обозначаемого, а по наиболее броскому, т. е. нередко — случайному его признаку. Б. Дельбрюк в известном смысле прав, когда он говорит о санскр. sun'u и родственных: «Слова обозначают не предмет во всех его признаках, а только один признак предмета, таким образом, из того обстоятельства, что sun'u отражает только отношение к матери, нельзя делать вывода о положении отца ни в том, ни в другом смысле» [283] .