— Не вижу ничего экстраординарного. Нормальное трансцендентное учение.

— Э, нет! Ничего в нём нет "нормального"! Монотеистические учения, за редчайшими исключениями, враждебны любым переменам. Это понятно: они создаются для поддержания развитой государственности и власти единого закона. С другой стороны, мистики, пресуществляющие себя, не прибегают к магии, ибо уповают на чудо. Если вообще на что-то уповают, а не полагают, что просить высшие силы о чём-либо кощунственно: мол, на то они и высшие, чтобы лучше знать, что миру на пользу. Я повидал немало этой публики, так что поверь: от идущих Тропой они шарахнулись бы ещё быстрее, чем от классических магов. Лучшие из мистиков всего лишь стремятся воссоединиться с Абсолютом, стать частью одной из соборных сущностей, пребывающих одновременно и в реальности, и "над" нею. Но куда чаще строгое следование религиозным заповедям рождает чудище обло по имени фанатизм. В мирах с заметной пси-составляющей теологическая магия редко изменяет окружающее, чаще происходит обратное. Нейтрализация активного начала, гасители пси-энергии, негаторы и зоны безмагии — в ассортименте. Любые заклятия — бесовщина и непрощаемый грех. Некое начало, скажем, Свет Предвечный, объявляется главным и единственным. А кто полагает, будто главенствовать должен не Свет, а Сияние, и не Предвечное, а просто Вечное, тот еретик. На дыбу его! Для начала. А потом — на солнышко. И воды не давать. Плоть очистится в муках, зато душе привалит аж семь больших куч благодати…

— Что-то ты слишком близко к сердцу принимаешь эти… религиозные эксцессы.

— Адепты Света Предвечного распинали меня пять раз, причём трижды — в сфере действия негатора магии, — сухо сообщил Эмо. — После каждого такого ритуала я только здоровье восстанавливал больше года по субъективному счёту. Не знаю, как у тебя, а моё бессмертие имеет серьёзные ограничения. Часть моей души эти три смерти разрушили полностью, часть — необратимо повредили. Так что к фанатикам агрессивного монотеизма у меня имеется особый счёт.

— Пять раз? — Я позволила удивлению отразиться на своём лице во всей его первозданной полноте. — Не многовато ли для урока?

— Это был не урок, — отрезал Эмо.

На этой радостной ноте наш разговор за ужином в трактире увял. А утром следующего дня Эмо ввёл меня в дозорное пространство Обители и вручил заботам Дикаря…

Меж тем скороговорка проводника оказала своё действие. Возвышенность со стоящим на ней Отравой, а также созданное для наблюдения за путниками хитро сложенное пространство растворилось в быстром изменении, слишком фундаментальном, чтобы вразумительно рассказать о нём… по крайней мере, на Простых наречиях, включая языки магических формул. Я и младший послушник обнаружили себя идущими по дороге сквозь кустарник, слишком узкой, чтобы на ней могли разъехаться две телеги. Судя по качеству дороги, Обитель отнюдь не была местом массового паломничества. А судя по положению солнца, изредка стреляющего игольчато узкими лучами сквозь листву, позднее утро таинственным образом перешло в ранний вечер.

Не давая мне времени задуматься о том, куда делись недостающие часы, Дикарь задал первый из мною же дозволенных вопросов. Оправдывая прозвище, сразу и в лоб.

— Кто ты такая?

Я воспользовалась уже опробованным рецептом.

— Какой именно ответ тебя устроит: сложный, простой или очень простой?

— Начни с очень простого, — сказал Дикарь. — И не спеши умолкнуть.

— В таком случае простейший из ответов таков: я — ваша новая… э… коллега. Соученица. Или послушница, если угодно.

— Ты же колдунья!

Эхом скрытого смысла в его голосе прозвучало иное: "Обитель — не для женщин!"

Я проигнорировала это. Бороться с местными предрассудками — не моя задача. Да и вообще не задача, если подумать. Атакующий предрассудки подобен безумцу, хватающему руками ветер.

— Не колдунья, маг. И что с того?

— Идущему по Тропе приходится оставить иные пути. Тропа без того нелегка.

— Ничего. Я не боюсь трудностей. И потом, Лицедей успешно сочетает Тропу с магией.

— Лицедей — это особый случай.

— Я тоже особый случай. Каждый человек — особый.

Дикарь покачал головой. А я вспомнила, что высказывание насчёт особости каждого человека прямо противоречит тому, что заменяет в Обители основы учения. Раз они даже между богами и людьми не видят разницы, то между людьми и людьми её вообще не должно быть.

О! Это что же получается? Изучающие Бесконечное наречие, часом, не сливаются ли в одну из помянутых во вчерашнем разговоре соборных сущностей?

Что-то не прельщает меня единение с локальным абсолютом…

— Что ещё ты расскажешь о себе?

— Полное имя — Эйрас сур Тральгим. Урождённый некромант. Имею несколько дополнительных магических специальностей. В настоящее время проживаю в Шинтордане. Замужем за Устэром Шимгере из Дэргинского княжества…

— Очаровательно, — выдохнул Дикарь. — Значит, бросила дом и мужа…

— Не спеши с выводами… мальчик. Там, где осталась моя семья, с момента моей отлучки не прошло и часа. Но если я начну объяснять, как такое возможно, ты вряд ли поймёшь.

— Почему же не пойму? — послушник открыто и довольно нахально усмехнулся. — Течение времени в разных Лепестках различно, а ты умеешь пользоваться этим на практике, перемещаясь из одного в другой. Только и всего.

— А жидкое пластичнее твёрдого. Только и всего. И разве я утверждала, что Шинтордан находится в одном из Лепестков Пестроты? Мой родной мир лежит дальше, гораздо дальше…

— А родной мир Лицедея?

— Хороший вопрос. Если бы на него ещё можно было ответить так же хорошо… да какое там "хорошо" — хотя бы вразумительно! Скажу так: родина Лицедея по сравнению с Пестротой находится почти рядом с моим миром. Но расстояние, разделяющее их, всё равно бесконечно больше, чем дистанция меж звёздами разных галактик. Настолько больше, что понятие расстояния утрачивает свою применимость, приобретая новое качество.