— Так вот она какая, наша комната для завтрака, — раздался с порога голос Люси.

Джереми оторвал глаза от газеты и посмотрел на жену. Он был приятно удивлен тем, что она пришла сюда.

— Да, и теперь здесь мы будем завтракать, — сказал он. — Я рад, что ты наконец нашла сюда дорогу. Может быть, скоро дойдет очередь и до других комнат?

Люси улыбнулась:

— Надеюсь.

Она не собиралась вечно сидеть в своих покоях. Вчера Люси ездила в деревню, и хотя эта поездка вопреки ожиданиям оказалась не слишком удачной, ей понравилась роль графини. Люси не терпелось снова проявить себя в этом качестве.

Она взяла пирожное с блюда, стоявшего в буфете, и, обойдя комнату, остановилась перед портретом, висевшим над каминной полкой. Изображенный на нем джентльмен был очень похож на ее мужа. У него были широкие плечи и благородная осанка. Особенно хорошо художник передал пронзительный взгляд синих глаз. Он был знаком Люси. Однако волосы изображенного на портрете мужчины были каштановыми в отличие от иссиня-черных волос Джереми, а подбородок — округлым, а не квадратным.

— Как он похож на тебя! Кто это?

Джереми едва не выронил из рук кофейную чашку, услышав этот неожиданный вопрос.

— Мой брат.

Люси резко повернулась и бросила на мужа изумленный взгляд:

— У тебя есть брат?

— Был… Он умер еще в детстве.

Люси снова посмотрела на молодого человека, изображенного на портрете.

— Когда?

— Ему было одиннадцать, вернее, почти двенадцать лет, а мне в ту нору — только восемь.

— Но на портрете изображен молодой человек, а не мальчик одиннадцати лет.

— Да, это так. Таково было желание нашей матери. Простим ей эти причуды. Она до конца своих дней оплакивала Томаса.

Джереми очистил яйцо от скорлупы и начал не спеша есть его специальной ложечкой. Люси не сводила с него внимательного взгляда, ожидая продолжения рассказа.

— Мама каждый год заказывала портреты Томаса. До самой своей смерти. На этих полотнах Томас становился все старше и старше. Он взрослел, и создавалась иллюзия, что он все еще жив.

Комок подступил к горлу Люси. Ей на мгновение стало трудно дышать. Однако Джереми, казалось, был совершенно спокоен.

— А когда твоя мать умерла?

— Четыре года назад.

Люси что-то быстро посчитала на пальцах.

— Если тебе сейчас двадцать девять лет, как и Генри… Значит, твой брат уже двадцать один год лежит в могиле… минус четыре… получается семнадцать. Итак, сейчас в доме хранится семнадцать портретов Томаса?

Джереми аккуратно намазал гренок сливочным маслом.

— Это не считая прижизненных. А в общей сложности их более двадцати.

«Боже мой, — с благоговейным ужасом подумала Люси, — наверное, в королевском дворце меньше портретов принца-регента, а в соборе Святого Павла меньше изображений Христа».

— От чего он умер? От лихорадки?

— Нет… это был несчастный случай, — глухо сказал Джереми, положив нож на стол. — Впрочем, это длинная история…

— Да, но если я буду выдавливать из тебя слова, то она окажется куда длиннее. Для нас обоих было бы лучше, если бы ты рассказал все начистоту. Я ведь так или иначе узнаю об этом. Не заставляй меня проводить расследование и расспрашивать слуг.

— Ты действительно хочешь знать правду?

Лицо Джереми помрачнело. Он отложил намазанный маслом гренок в сторону.

Люси закатила глаза.

— Нет, я предпочитаю находиться в неведении! — Она тяжело вздохнула и, подойдя к мужу, дотронулась до его руки. — Ты же прекрасно понимаешь, Джереми, что я хочу знать о тебе все.

— Ну хорошо, — сказал он и, встав, взял жену за руку. Не говоря больше ни слова, Джереми увлек Люси за собой. Они вышли из столовой и миновали длинный коридор.

Люси едва поспевала за ним. Через некоторое время они вошли в галерею, на стенах которой висели портреты в позолоченных рамах. Джереми остановился у одного из них.

— Это мой отец, — сказал он.

На полотне был изображен молодой человек с резкими чертами лица. Он был одет в черный сюртук, отделанный золотой тесьмой, с позолоченными пуговицами. Подмышкой у него была зажата треуголка. Его бравая поза противоречила строгому выражению его лица. Рука молодого человека покоилась на голове тигра.

Эта картина заворожила Люси. Она не разбиралась в живописи, но хорошо чувствовала истинный талант. Этот портрет был написан рукой мастера.

Люси чувствовала неукротимую силу дикого зверя, его животную энергию. Стоя перед картиной, она испытывала чувство опасности, интуитивного страха. И лишь невозмутимое спокойствие изображенного на полотне человека останавливало ее, не давая сорваться с места и убежать.