Шрифт:
* * *
Кролики и крамбамбули каламбурятпо-каракалпакски,Каролинги вместо Килиманджаро говорятКракатау,Ихтиозавры и психиатры говорят кра-краили мяу.А в Папуасии мамуас женился на таксеМаксе,Морскую свинку Селинку в Египтеслучили с Сфинксом,И у них родилась пирамида между Марсом,Марксом и Минском.КАРТИНА В БОСТОНСКОМ МУЗЕЕ
Фламандская школа, пятнадцатый векИ будет разорван сейчас человек.Его четвертуют четыре коня.О мученик светлый, молись за меня!Он будет разорван, святой Ипполит,А сердце мое за него не болит.За веру Христову его разорвут,И поднят над крупом извилистый кнут.И всадники в алых камзолах взлетятСейчас (а святые бесстрастно глядят)Сквозь розы, репейник, сквозь чертополохТуда, в облака, где невидимый Бог.И дико ярятся четыре коня,Но слишком их много, коней, для меня.Ведь русский поэт, эмигрантский поэт,Разорван лишь надвое. Кони, привет! * * *
Задумывался, да, но не додумалсяНи до чего. Ну и прекрасно.Божественного замысла и умыслаНам не постичь. «Не плачь напрасно».Напрасно мудрые ломали головыФилософы и богословы.Боюсь, что понимали очень мало выВ предначертаньях Иеговы.А мы ходили по грибы, по ягодыИ белку легкую ловили,И серебристых рыбок в светлой заводиИли в зеленом, темном иле.На свадьбе пьянствовали и горланили,Как будто в Кане Галилейской,И подплывали к неизвестной гаваниПод вечный шум воды летейской. ПАМЯТИ ЮРИЯ ИВАСКА
В Печорах, где природа не нарядна,Есть церковь малая Николы Ратна.Кубическая, белая, простая,Она поет, из праха вырастая.Никола Ратный, храбрый Божий ратникНас осенял хоругвью в Светлый Праздник.Святил священник куличи и пасхи.Я там узнал о Юрии Иваске.У белой звонницы Николы РатнаМы повстречались в тишине закатной.Игрок «Играющего человека»,Он стал мне другом. Другом на полвека.Музеи, церкви, города и весиМы повидали, восхищаясь вместе.На Мексику, на Рим, на древний каменьОн отзывался страстными стихами.А в старости была ему услада:Увидеть блеск державный Петрограда.И он смотрел, взволнованный, влюбленный,На Стрелку, на Ростральные колонны.И легкую гармонию РастреллиОн понял, как другие не умели.Пускай сиянье питерского солнцаСойдет в раю на русского эстонца.Пускай в раю сияет незакатноЕму любимый храм Николы Ратна. * * *
Мы уйдем, не давая отчетаНикому, не спросясь никого.Превратятся тоска и заботаВ своеволие и торжество.Станет музыкой тусклая скука,Даже злоба прославит Творца!От высокого, чистого звукаЛедяные смягчатся сердца.И в пятнистой игре светотениПод каштанами старых аллейЭмигрантской толпой привиденийДоберемся до русских полей.Две вороны да иней на крыше,Воздух осени в роще горчит,И на кладбище пение тишеПод сереющей тучей звучит. * * *
Всё уладится, а не уладится —Обойдется как-нибудь.Белый голубь к нам летать повадится,Провожать в последний путь.Хорошо, что хорошо кончается:Голубь запоет, как соловей,Ветка золотая закачаетсяНад моей могилой и твоей.Но в краю чистилищного холода,В буре адского огняДух Святой не снидет в виде голубяНа тебя и на меня. * * *
«…О, если бы ты был холоден горяч!
Но так как ты тепл, а не горяч и не холоден,
то извергну тебя из уст Моих».
Откровение Иоанна Богослова 3: 15,16
В тени молчания ГосподняЯ поживаю понемногу.Мое вчера, мое сегодня,Наверно, неугодны Богу.Хоть никого не убиваю,Ни разу не ограбил банка(Напрасно!) и не замышляюУкрасть богатого ребенка,Но… мне ни холодно, ни жарко,Лишь чуточку — беда чужая.И, знаешь, мне почти не жалко,Что теплый не увидит рая.Я теплый? Кажется… А впрочем,Удастся без больших старанийСтать в крематории горячим,Холодным — пеплом в океане. * * *
К раззолоченным храмам БангкокаМне вернуться уже не придетсяИ на ярких базарах МароккоНе удастся опять торговаться.Не придется опять любоватьсяВ Тонанцинтле веселым бароккоИ уже не вернуться проститьсяС черным камнем, с пятою Пророка.Не вернуться к немому величьюСероватых камней Мачу-Пикчу,Не вернуться к Рамзесу Второму,К рыжевато-песчаному храму.Огонек мой совсем на исходе —И пора успокоиться, вроде.Отдыхая у берега Леты(Дать Харону две медных монеты!),Иногда вспоминаю, отчасти,О былом незаслуженном счастье.