— Я ночь оплатил, — отвечал хриплый голос. Бармен снова замер у очередной двери. Сердце колотилось, как у молодого.

— Кровать оплатил, всего-то. И не лазь по мне. Обольщаешь и скупишься. Ничего не получишь, пока не добавишь.

От мелкой любопытной дрожи хозяин стукнулся головой о дверь. Испуганно отскочил, быстро посеменил к своему кабинету.

— Ай-я-яй, какие люди. Какие деньги. Как делают. Руки его дрожали, и он долго возился с замком, пока открыл.

С хитрым удовольствием вспомнил, как дама сумела все валявшиеся на столе купюры сгрести в кучу и сунуть за нижнее белье. Так что, скорее всего, она сейчас не с матросом. Стоило дать ей знать. Стоило.

Хозяин довольно, с идиотическим хихиканием потер руки. Толковые ребятки. Не канителятся с посетителями. Раз, и ноги отличившихся сами выносят их на воздух.

Икнув от удовольствия, открыл дверь. Ноздри почувствовали слишком свежий для закрытого помещения воздух. Быстро потянулся к выключателю. И… охнув, сел от жгучего удара по ребрам. Дыхание перехватило, перед глазами поплыли разноцветные круги.

В темноте кто-то со знанием дела ловко шарил по столам, шкафу. Дверца жестяного сейфа сиротливо качалась на одной петле и церковно поскрипывала. Шелестели осенними листьями казначейские билеты, перекатывались и прощально звенели монеты. Все почему-то тоскливо и по-родному напоминало уходящую за горизонт яхту.

Мучаясь от режущих спазм в кишках, хозяин все же дотянулся до кнопки у порога.

Через несколько секунд с шумом распахнулись двери, и в комнату влетели двое.

Неожиданность положения в темноте, слабо подсвеченной струйкой света от далекой лампы коридора, оказалась для вступившей стороны не последним отрицательным сальдо в грянувшей схватке. Трактирщик заметил, что теперь в комнате стало народу — не продохнуть. Послышались резкие щелкающие удары. Падение тел. Вскрики, вскакивание. Неприятный хруст костей, стульев.

Но самое печальное, что выручка нескольких дней продолжала интенсивно рассовываться по мешкам. Что, несмотря на отчаянную потасовку, двое профессионально скручивали мешочки веревками.

Драка была скоротечной, но тяжелой для обеих сторон. Кто-то в темноте пробежался по хозяину, и он снова жалостливо заохал. Но секунд через шесть другая, более бесчеловечная ступня уперлась пяткой в лицо и прокрутилась на месте. Трактирщик завыл от боли, а более от обиды. Трещала мебель, ломались ножки стульев и столов. Глухие удары то и дело вызывали вскрики или шум осыпавшейся штукатурки, битого стекла. Челюсти лязгали, как амбарные замки. Тяжелое дыхание бойцов словно воздух в узкой норе: порывистое, шумное.

Еще мгновение: вылетела рама окна. Звуки падающих мягких предметов. Дружный вопль нескольких человек. Поочередные и разовые, словно дробь барабана, удары. Чье-то тело рухнуло, покатившись, на бармене. Кто-то ужом крутился у стола.

Несколько теней мелькнуло в проеме окна. Смягченное топанье ног. Тишина. Обреченная явь.

— Пятеро, — со слезой на окровавленной морде, рассеянно и уже не чувствуя боли, пропищал хозяин. — Вся выручка. Что я скажу Верховному?..

В нижайшем поклоне, на четвереньках, стояли двое. Лбы их крупно тряслись и дробно стукались иногда о каменные плиты обширного подвального помещения.

Свирепый взгляд Верховного более не касался их. То, что они сейчас доложили ему, не раздосадовало. В их жизни это заурядное происшествие. За невеселые последствия следовало принять самые действенные меры наказания. Но он Верховный, в данном случае оказался перед конкретной дилеммой: кто были эти наглецы, посмевшие вклиниться в его вотчину. Потеря двадцати с лишним тысяч в иностранной валюте не такая сумма, чтобы хмуриться. Пусть даже под шумок что-то прибрал к своим рукам трактирщик: хотя его сгорбленная спина мало напоминает злоумышленника.

Верховный снова бросил искрометный взгляд на ницлежащих.

Как онн смели упустить предерзких нахалов? Почему третий из охранников находился в тот вечер, вернее ночь, в комнате с посторонней девицей! Притупление бдительности, игнорирование фактора случайности привело к потере не только выручки, но и получению тяжелых увечий младшим служителем. Самое неприятное — понижение авторитета его личности, как таковой. Росту неконтролируемых действий со стороны мелких шаек и банд, орудующих в городе в последнее время с той поразительной эффективностью и вызовом, что Верховный вполне резонно подозревает в этих действиях руку братских «Триад». Как бы то ни было, он, Верховный, не может долее терпеть подобного ущемления его интересов. Прикажет людям донести на сорванцов в полицию или просто перестреляет их.

Закрывать глаза на это нельзя. Прощать тоже. Виновные лишатся своего спокойствия, быть может и голов. Но сперва он лично дознается о тех, для кого чужая территория не является означенной зоной запрета.

Верховный убрал руки с подлокотников кресла. Его пространный взгляд нашел Третьего служителя.

— Что скажут нам зоркие глаза и чуткие уши? Кто? Почему величайший город мира стал так же тесен, как деревня с одним домом?

Третий поклонился. Нескоро поднял голову, собираясь с мыслями. Потом глянул на стоящих на корточках, язвительно изрек: