Вот они — немногим более двухсот человек, представителей монастырей одного течения боевого искусства — сидели серьезно на стылой земле и внимали словам настоятеля Шао.

Немного в стороне сидел такой же древний, но с прямой осанкой патриарх-ересиарх «Направленной воли» Фу Цинь. Столетний старец со светлыми глазами, необычайно кроткий в разговоре и с непререкаемым авторитетом наставника, продолжателя и хранителя боевых секретов мудрецов прошлого, — боевого искусства У-шу.

Сухие, жилистые руки всегда держали небольшую связку игрушечных приспособлений холодного оружия: мечи, сабли, кинжалы, ножи, стилеты, копья, алебарды, трезубцы, палицы, секиры, косы, топоры, серпы, нунчаки, [6] звездочки, шестоперы, клевцы, арбалеты и еще невесть какие несуразные приспособления, непонятные уму постороннего. Он их всегда перебирал в руках, как араб или индус свои четки. Всего их было тридцать три.

На небольшом возвышении у самой стены медленно выговаривал свое настоятель. Его голос, глухой, скорбный, тяжело рассеивался в рядах присутствующих и настороженно застывал в темнеющем эфире вечерней зари.

Это текст из древних писаний. Настоятель читал его медленно, врастяжку, с горьким выражением. Ряды сидели и покачивали в такт головами.

— Братья! — неожиданно на властный звучный тон перешел Дэ. — И для нас, как нередко для наших предков, наступает момент созревающей истины. Момент вскипающего бытия. Мы удачно пережили коварные удары Культурной революции. Дальновидность, прозорливость, осторожность помогли нам. Да не изменит нам разум в минуты важных решении. Чтобы сохранить наше братство, мы вынуждены были согласиться на терпение и смирение. Мы выполнили волю центральных властей. Мы оказались выше их. Это во многом спасло нас от диких орд шалеющих хунвейбинов. Сохранило нас, как островок общины в бескрайнем мутном потоке людской неразберихи. Разнузданной силе, подталкиваемой властью, противиться трудно, да и небезопасно. Печальная участь более двух тысяч монастырей в памяти каждого из нас. Не избежали роковой доли и некоторые наши монастыри. Все мы скорбим по ним. Поэтому, оглядываясь на прошлое, мы должны пристальней смотреть в будущее и не повторять ошибок, которые для нас могут оказаться гибельными в обстановке неконтролируемой анархии государственных органов. Как и наше искусство, мы должны быть достаточно гибкими, стойкими во взаимоотношениях с внешним миром. Мы научились быть осторожными. Нас уважают. Уходят в забвение и нехорошую память годы авантюрных порывов тщеславных лиц. Ветры жизни пробивают себе дорогу сквозь дремучие умы бюрократии. Мао слаб. Время защищать наши лучшие кадры от нападок политических игроков и интриганов. От судьбы не уйдешь. Но в наших силах воздействовать на нее в интересах правды и порядочности. Бывший воспитанник нашего монастыря, китаец русского происхождения, силою обстоятельств и коварства попал в положение загнанного, затравленного изгоя. С двух лет он приемыш нашего доброго братства. С двух лет впитал он соки и мысли нашей истории, бытия.

По тихим, слушающим рядам прошел шелест удовлетворения и, в то же время, немного удивления.

Цоканье языком известило, что для многих это новость.

— Искусный в боевом искусстве, добрый, не прихотливый в жизни, брат нам, братьям, который по зову сердца и просьбе ближнего всегда придет на помощь, по существу своему не мешающий никому и ничему, волею рока, людей недалеких, так щедро осаждающих нашу бренную землю, оказался в центре политических амбиций, нечестных ставок некоторых ответственных лиц. Не исключено, что в погоню за политическими дивидендами может включиться пропагандистский аппарат центра. Ради рекламы, ради лишнего подтасованного козыря, ради того, чтобы обелить себя перед миром, показать, что русские также опасны, как этот беглец, не имеющий ни родины, ни приюта, ни защитников, ни друзей. Что они, русские, также опасны, как вор с большой дороги и с большой дубинкой. Не преминут каждый раз упоминать безвинного сироту, которого к тому времени собираются сжить со свету. На которого польется вся грязь безудержной, беззастенчивой пропаганды наших газет и журналов.

Настоятель остановился. Поднята рука ересиарха. В задумчивой тишине голос звучал требовательно.

Уважаемый Дэ, мы наслышаны о воспитаннике, многим известны обстоятельства последних лет. Вы говорите убедительно. Вам верят. Все настоятели, старейшины и представители согласны с тем, что наступает время новых отношений с внешним миром. Время не щадит прошлое. Тот, кто цепляется за выступы старого, рискует навсегда остаться у обочины дороги жизни. Мы понимаем вашу личную привязанность к юноше. Мы ждем предложений.

Дэ поклонился словам патриарха, выпрямился и с прежней убежденностью заговорил.

— Четвертые сутки Рус в Поднебесной. Но уже несколько месяцев он живет на положении беглеца. Один. Состояние его психики внушает самые серьезные опасения. От времени и опасности наш брат может одичать, стать непригодным к дальнейшей человеческой жизни. Неизвестно, каким путем он движется. Дороги северных провинций блокировоны. Доносчики, осведомители упорно шныряют по вокзалам, портам. Надо опередить убийц. Сегодня же двинуть группы на пути возможного продвижения воспитанника. С каждой будет монах нашего монастыря, которого Рус хорошо помнит в лицо. Группа Хан Хуа будет в постоянной готовности выйти к нему на место обнаружения. Другим группам, где не будет наших людей, в контакт не входить — незаметно двигаться следом, прикрыть, в случае опасности. За него объявлено вознаграждение — это предопределяет возможности выступления соперничающих школ и, в особенности, бандитских формирований. Надо дать знать Русу, чтобы двигался к южному Шаолиньсу. Это его конечный пункт. Далее совет старейшин решит его судьбу.

Резко выброшенные вверх кулаки утвердили согласие монахов на речь настоятеля Шло,

Наступила тишина. Осталось выслушать последнее слово, думу патриарха. Молчание длилось недолго. Ересиарх встал, медленно прошелся вдоль стены.

— Братья! Сыны могучего Лотоса! — его голос со старческой хрипотцой слышимо хрустел в настороженной тишине. — Отрадно видеть мне и слышать, что древние заповеди наших священных даосов живы в ваших сердцах, сильны в вашем разуме. Мне сто лет. Из них девяносто три провел я в стенах монастырей, постигая мудрость, верность нашего стойкого братства. Верьте мне, верьте тому, что я слыхивал еще в прошлом веке от патриархов, уже покрытых пеленой годов запрошлого века, а они от тех, кто вел братство по дорогам времени в те, уже очень далекие, годы бытия. Верьте: на протяжении всего времени решения братьев «Лотоса» всегда отличались мирской справедливостью и добрым подходом к обстоятельствам, — мудрец остановился, томно вспоминая далекие годы. — Времена меняются. Не меняется только алчность людей, давление другого во имя свое. Какая адекватная степень ответственности людей перед содеянным? В жизни каждого поколения приходится делать шаг, который надолго формирует отношение людей в обществе и положение в бытии. То, что сейчас требуется решить нам, отразится и оста и оставит след в наших душах. Но это будет тот шаг, который подтвердит основы нашего братства, который, как и наше прошлое, коим гордимся мы, также перейдет нашим потомкам. И который будет той из многочисленных звезд восхищения, подражать и следовать которой будут наши собратья. Наша сила в наших душах.

Покровителя у нас нет. Но мы сильнее тщеславных отпрысков толпы крепостью своего духа, непреклонностью воли, знанием своей цели и будущности. Нас ничтожно мало. Поэтому следует глубоко продумать каждый ход, прежде чем сделать шаг. Рок везде подстерегает нас. Время не терпит рассуждений, но и не терпит необдуманных действий. Монастыри не устоят под натиском репрессий государственной машины. Об этом нужно помнить. В противном случае мы только сможем мужественно сложить свои головы на земле наших отцов и наставников.