Особых причин страшно гневаться пока еще нет. Лицо гладко, ухоженно. Приятно сознавать столь весомый аргумент. Но вот некоторая рыхлость щек у губ, предательская дряблость по краям век напоминают, что годы накапливают усталость. И от того зрачки сердито суживаются, лицо бледнеет. Тщеславие борется с непроходимым. Как до боли сжимаются капризные губки, когда те же глаза выискивают у их краев слабо похожие паутинки морщинок, видимых только от такого зеркала и только при скошенном освещении. Лицо в отработанной неподвижности, но губы, полные страданий, мелко подергиваются.

Женщине хочется закричать, заплакать.

Наедине с собой можно.

Истерично завизжать так, чтобы на время забыться, сбросить невыносимую женскую боль по преклонной тяжести тела. Как хочется орать истошно и до хрипоты, вопить до боли в суставах. Лишь бы не видеть, лишь бы не слышать себя. Хотя бы на время. Сбросить нервный сгусток обреченности, изначальности.

Годы…

Какие годы!.. Все за спиной.

Женщина вновь тяжело вздрагивает.

Потрясающая слава неуловимой. Завидное постоянство силы. Неподконтрольное богатство. Что еще нужно, чтобы спокойно осесть в домашнем уюте и наблюдать по телевизору, как в мире неспокойно. Как в поисках своей доли люди и людишки стреляют, режут друг друга. Насилуют, оскорбляют, лютуют всеми последними способами. И все ради того, чтобы кто-то протиснулся под солнце, а другой прозябал и гнил.

Что ей. Она обеспечена. Свое необходимое количество противников и просто мешающих уничтожила. Умертвила, как и все, кто желает быть на гребне удачи. Она не хуже и не лучше. Земной человек, со своими бедами и печалями. Печаль годов для нее самая незатухающая. К чему мешки, ящики с банкнотами и драгоценностями, если солнце неумолимо отходит за спину.

Блеск бриллиантов никак не греет. Здоровье есть. Красота есть. Все есть. Но хочется, вопреки всем силам и законам природы, не изменяться, не чувствовать пульсирующий отзвук уходящего времени. Страстно, до боли в висках, хочется сохранить себя, как то богатство в тайниках и банках, которое только растет.

Не стареть.

Руки до боли в жилках сжимают голые коленки. Но и на этих белоснежных, холеных ручках синева возраста, резкие прожилки годов, жестокая печаль времени.

Снова колкий взгляд придирчиво всматривается в тело. Все вроде бы хорошо. Но вот шея. Кожа не так упруга, не так эластична, как хотелось бы.

Вес…

Тяжелый, низкий страх холодит разум. С каждым годом настойчивее. Тяготит оптимизм и имеющееся счастье. Откуда он исходит? Чего ей и кого бояться? Ей, от которой, от имени которой трепещут команды кораблей и пароходов всей Юго-Восточной Азии.

Вонг.

Мадам Вонг.

Разве не она стала владычицей морскою, демоном во мраке, сатаной и чертом в людских душах? Стала.

Явилась. И еще как!

Редкая слава редкой женщины. Живи, довольствуйся. Зачем гневаться. Но откуда он, липкий, исподтишка ползучий, крадущийся страшок? Возраст.

Это не впервой. Хотя раньше она так не думала. Но пятьдесят — не шестьдесят: далеко различные понятия. Да, она не вечна. Природа-мать судным днем всех восстанавливает в своих правах. А это уже несправедливо. Для чего тогда столько и так копила, грабила, убивала? Для чего?

Дочь?

Наверное, дочь. Все богатства и сокровища, умело разбросанные по банкам мира, тайникам Филиппинских островов для нее. Но дочь, она не отвечает чаяниям матери. Распутной стола. Закрытые колледжи, пансионаты не смогли вырастить ее достаточно порядочкой и сдержанной. Мерзость. Мадам не ханжа. Что нравится, то нравится. Но всему есть пределы. Она сама никак не ожидала. Пришлось некоторых преподавателей рекламированных колледжей ликвидировать — остальным наука. Но все же — как ненадежен мир. Ни на кого и ни на что нельзя положиться.

Мадам в сердцах топнула голой пяткой по ковру. Знала, на нее тоже нельзя положиться. Но мир гнил. Никто но требует от него добродетелей, но и он пусть не суется в чужое.

И снова точеные пальчики крепко стиснули смуглые коленки.

Не совалась ли она со своим? Ответа не ждите.

Было, все было. И, наверняка, еще немало будет. Этот гнилой мир вырастил из ее дочери обеспеченную потаскушку. Девицу с приданым: легкомысленную, ненадежную.

И только сейчас до мадам дошло, что она сомневается в своем дитяти. Ее империя рухнет после нее, подобно империи Македонского. История цепко держит в памяти все. Начало конца ее империи — это надвигающаяся старость, немощность.

Да, дочь ее не злой человек, не глупый, но не той крепости, которая требуется для управления толпой убийц, лицемеров, — негодяев.

Мадам загрустила. Пальчики поглаживали полные ножки, а глаза пристально продолжали высматривать изменения в теле…

…Эта она в себе…

А со стороны…

По-восточному роскошная небольшая комната с окнами на ухоженный экзотический дворик, где рядками поднимались цветы разнообразнейших сортов и названий, чарующей красоты. Иначе как райским уголком трудно назвать этот благоухающий обильными красками жизни садик, в коем пестрота и освежающая влажность, несмотря на тропическую жару, поддерживались постоянно.