Чайник вскипел, Вера отмела грустные мысли и проследовала в комнату. Она застала профессора за прочтением цитат, и когда она вошла он, отстранив их, стал с помпой восхищаться:

— Прекрасно, прекрасно! Вам удалось тонко подметить концепцию! Только такая прелестная девушка могла так тонко подметить…

Дальше он сполз на откровенные комплименты, и Вере стало казаться, что он сейчас станет хватать её за коленки. Она прервала его тирады простым предложением:

— Давайте пить чай!

Они принялись пить чай из фарфоровых чашечек. Профессор неустанно ворковал:

— Прелестно, прелестно! А что вы так длительно на кухне проводили время?

— На всякий случай. Студенты чайник могут спереть или плюнуть в него! — соврала Вера.

— Ах, какие негодники! Какая отвратительная молодёжь пошла!

Ему оставалось мгновение, и он бы вскричал: «Я помню в наши годы…» — но он был человек чуткий, не стал акцентировать свой возраст и резко перевёл разговор на насущные проблемы:

— Вера, извините за бестактный вопрос, вот вы так прелестно выглядите, так модно одеваетесь. Как вам удаётся поддерживать столь высокое материальное положение?

Профессор явно зондировал возможность своего участия в материальном обеспечении девушки.

— Пока папа был жив, он поддерживал, а теперь вот копила на джинсы… Но сейчас какие джинсы?

— Позвольте, а что, джинсы так много стоят? — сбил с пути профессор свою дипломатическую линию.

— Представьте. Так же дорого стоят виниловые диски с записью западных рок-групп. Среднестатистическому трудящемуся надо месяц трудиться, чтобы купить даже подержанный диск.

— Подрывает нас ЦРУ, подрывает! Раскачивает идеологию молодёжи!

Профессор стал инстинктивно защищать свои сбережения, предполагая, что придётся нести расходы на содержание гардероба Веры.

— Так если бы подрывали, то продавали бы нам диски и джинсы подешевле!

Вера думала: «Как всякий преподаватель общественных наук он состоит в стукачах, что он меня провоцирует? Уж не донести ли хочет? Дадут волчий билет, и вся любовь!»

Профессор почувствовал холодок в поведении своей возлюбленной и повёл разговор на тему, которая их больше всего обобщала:

— Вот если бы выбрали тему изначально: «Судьбы России в произведениях авторов Серебряного века!» — я бы вам текст хоть сегодня бы подарил, есть у меня один, готовый для защиты!

— Спасибо, я уж как-нибудь сама.

Вера совсем закручинилась. Такая у неё была патовая ситуация: одной оставаться скучно, с профессором совсем невыносимо. Подруг у неё и раньше особо не было. Как умер папа — все, которые были, сразу дистанцировались от неё, думали, что сейчас пойдут у неё напряги финансовые, станет их вовлекать в свои неурядицы. Профессор почувствовал, что девушка пребывает в растерянности чувств, приблизился к ней и полуобнял за плечи. При этом он применял приёмы расположения к себе те, что использовал ещё в студенческие времена:

— Чудная, прелестная, — непрерывно ворковал он и думал: «Чёрт! Надо было шампанского захватить с собой!»

Другая его рука просовывалась аспирантке под юбку, между бёдер. Профессор уже думал, что дело в шляпе, он возбудился как в юности и всё его астеническое тело пронизывали конвульсии, в которые перешла предшествующая дрожь. Но в этот момент Вера очнулась от забытья и мгновенно нанесла яростный удар правой рукой. Удар пришёлся прямо по седой бороде профессора. Очки его полетели в угол, а вставная челюсть упала под ноги. Ошеломлённый профессор принялся нашаривать на полу челюсть, так как он боялся, что впопыхах они её раздавят ногой, а челюсть была дороже очков. Но без очков он не видел, поэтому ползал на коленях, ища «на звук», он слышал, как что-то упало в стороне, но это было падение очков. Вера с омерзением пинала челюсть ногой ближе к рукам профессора, и он, не смущаясь, отправил её в рот, тем самым обретя речь:

— Ах, вы меня не так поняли!

— Всё я так поняла! Главное, чтобы вы всё правильно поняли, у меня есть жених и я ему верна! Но даже ему я не позволяю подобные мерзости.

Профессор, бормоча извинения и похвальбы, ретировался. С ним ушла надежда на защиту кандидатской диссертации. От всего этого занятия осталась стопка общих тетрадей с безумным числом разрозненных цитат, выписанных из разнообразных источников. Как найти практическое применение этому овеществлённому труду она придумать не могла. Помыв посуду, она улеглась спать. Сон долго не шёл к ней. Она была занята мыслями, которые текли по двум противоположным направлениям. Какой хороший Рафик и как ему там сейчас трудно, гораздо, несоизмеримо трудней, чем ей, на его мужественной работе! — вторая мысль, которая раздирала её, была о том, что деньги, скопленные на джинсы, уже закончились и надо думать о хлебе насущном. С этой идеей она проснулась ранним утром и, недолго размышляя, пошла трудоустраиваться, коль великого учёного из неё пока не получалось.

О месте выбора работы она долго не заботилась, не обзванивала знакомых с просьбой помочь ей в этом. Тем более, что значимых знакомых у неё не было, были полуподружки, с которыми она проучилась пять лет в университете и вместе защищала диплом. Но теперь они все стали противниками в состязании жизни — кто лучше карьеру сделает. Советские люди по наущению партии не должны думать о карьеризме, но втуне каждый стремился обскакать друг друга. Об инструментах в этом состязании мало кто думал. Пусть это были родители, родственники, или выбранный для интриги потенциальный старый пердун, но цель была у всех одна — занять должность позначимей, а потом на встрече выпускников блеснуть статусом и окладом. Поэтому помощников среди старых однокашников было найти невозможно. Вера все эти условности понимала внутренним чувством, поэтому, не надеясь ни на кого, зашла в первое, которое географически располагалось ближе, советское НИИ. Система охраны на входе была весьма примитивная. Сидела бабушка в сатиновом халате на стульчике за списанным маленьким письменным столом, системы «школьник», и спрашивала: