— Отряд, за-а мной, — объявляю я и направляюсь к двери.

В коридоре останавливаюсь, оглядываюсь. Девочки остались стоять за партами. У пацанки в глазах поблескивают слезы.

— Занятие уже все?

Машу им рукой, давая понять, чтобы догоняли, веду их по лабиринту коридоров в небольшой курительный салон позади зала «Кокон». Вдоль стен, оклеенных серебристыми обоями, протянулись длинные скамейки, на скамейках — большие синие бархатные подушки. Беру подушку.

— Ну-ка, хватайте.

Минутное замешательство. Все стоят, глядят не на подушки, а на меня.

— Какую нам брать? — шепчет наконец боязливая малышка.

— Да любую, черт побери! — Я вовсе не хотела на них орать, но, вместо того чтобы обидеться, и эта, и прочие словно оживают и накидываются на подушки. Вот по приказу они действовать умеют.

Веду их обратно в класс, бросаю свою подушку на паркетный пол, принимаюсь отодвигать с дороги парты. Пацанка бросается помогать, швыряет одну из парт через всю комнату, отбивает от стены кусок штукатурки. Остальные так и стоят на месте, судорожно вцепившись в подушки.

Сажусь на свою. Девочки раскладывают подушки аккуратным рядком прямо передо мною. Прежде чем сесть, неслышно разбирают сумки. Деловито их расстегивают, когда я поднимаю руки, веля прекратить.

— Никаких книг. Никаких карандашей, никаких ручек, никаких мазилок, никаких пеналов. Садитесь в круг.

Уж можете себе вообразить, времени на это уходит немало: круг должен получиться безупречно ровный. Пацанка обходит класс дозором, проверяя, образуют ли подушки идеальную кривую.

Тыкаю себя в грудь и очень медленно произношу:

— Меня зовут Луиза.

Девочки дотрагиваются до своих носов и хором повторяют:

— Меня зовут Луиза.

Видимо, доходит до них медленно.

Снова тыкаю себя в грудь.

— Луиза — это я. А теперь назовите мне свое имя и возраст. — Указываю на неугомонную малышку.

— Мичико, — говорит она. — Шестнадцать. Двигаемся по кругу дальше.

— Норико, семнадцать.

— Фумико, — сообщает девочка, что легко сошла бы за сестру-близнеца Норико, если бы не крупная родинка на подбородке. — Семнадцать.

— Акико. Мне девятнадцать. — Девочка указывает на себя, и я только сейчас замечаю, что на ней белые хлопчатобумажные перчатки. — Я вот уже много, много лет учу английский, и все равно до сих пор делаю в высшей степени прискорбные ошибки. Даже когда я…

— Очень хорошо, Акико. Будешь старостой группы. — Может, наконец замолчит. Она кланяется едва ли не до полу, показывая, сколь недостойна этой великой чести.

Последней открывает рот Пацанка и чистым контральто возвещает:

— Меня зовут Кеико.

А где же, скажите на милость, Харпо, Чико и Зеппо [64] ?

— Как так вышло, что у вас у всех похожие имена?

— Похожие? — переспрашивает малышка (Мичико?) и принимается терзать другой ноготь.

— Одинаковые, — поясняю я.

— «Ко» на конце имени означает «маленькая», — сообщает Кеико.

— Только для женщин, — уточняет Мичико. Уже жалею, что спросила.

— Так вот, сегодня мы просто познакомимся друг с другом.

Кеико хмурится, понижает голос еще больше.

— Мы друг с другом уже знакомы. Все из труппы «Огонь».

Спасибо тебе, Пацанка.

— Но я-то вас не знаю. Так отчего бы вам всем для начала не рассказать мне про себя?

— Что угодно? — спрашивает девочка с родинкой (Фу-мико?). Никак в шоу-бизнес собралась, когда вырастет?

— Конечно. — От такой либеральности ученицы просто в ужасе. — Ну ладно, тогда скажите мне три вещи: из какого вы города, как давно учитесь в «Чистых сердцах» и почему вы здесь.

Руки нетерпеливо подрагивают, ерзают — девчушкам до смерти хочется это все записать.

— Мичико, не начать ли нам с тебя? Мичико неловко поднимается на ноги.

— Нет, Мичико, садись. Мичико остается стоять.

— Сидеть не есть хорошо. Для английский надо стоять, если сидеть, дыхание совсем плохо.

— Осанка, диафрагма, зубри-зубри, — восклицают остальные.

— Мичико, сядь. Расслабься, это всего лишь английский. Очень многие люди как-то умудряются говорить на нем сидя. — Господи милосердный, долгий же семестр меня ждет.