Шрифт:
– Увидимся, ангел! – выкрикнул Зак ей вдогонку и, желая подразнить Розу, уточнил: – Ей уже исполнилось восемнадцать?
Красноречиво изогнув бровь, тетка Вестич уперла руки в бока и рявкнула хрипловатым голосом:
– Закуси удила, паршивец!
Когда за спиной рассвирепевшей женщины шибанула дверь, ведьмак облегченно выдохнул. Щелкнув пальцами, он включил лэптоп. Открылась крышка, вспыхнул экран, и снова закрутился ролик.
Даже до смерти напуганная, человеческая девушка сводного брата оказалась на раздражение милее, чем помнилась Заккари, пока он находился далеко от дома.
* * *
Прошлогодняя автокатастрофа наградила меня досадной фобией – паникой перед легковыми автомобилями, которую не сумели истребить даже мои родители, известные психиатры. Филипп искренне считал страх скорости сущей ерундой (не сказать, легкой придурью), однако поменял спортивную машину, величиной с коробок, на неповоротливый внедорожник. Кое‑как, и не без «помощи» Заккари Вестича, с фобией я справляться научилась, однажды даже села за руль, но все‑таки в обычные дни предпочитала городскую подземку.
Помня об этом, Филипп ехал исключительно аккуратно и, на раздражение лихачей, неторопливо. Внимательно следя за дорогой, он молчал, погруженный в собственные мысли. Украдкой я поглядывала на парня, гадая, что именно тяготило его, ведь, как правило, он философски относился к проблемам и неприятностям. Однако так и не решилась расспросить о поездке в Варшаву.
Гнездо находилось в предместьях города, на отшибе от элитарных поселков. Окруженный густым сосновым бором дом напоминал замок из сказки о привидениях – огромный, двухэтажный особняк с остроконечной черепичной крышей, потемневшим от времени фасадом и узкими окнами. Даже в солнечные дни строение, выглядывающее из‑за высокого каменного забора, казалось зловещим и необитаемым.
Мы подъехали к кованым воротам, которые украшал герб семьи Вестич – направленный острой вершиной вниз треугольник, заключенный в круг. Медленно, с тягучим скрипом створки раскрылись, впуская нас в широкий двор. Филипп остановился на подъездной дорожке рядом со спортивным БМВ и заглушил двигатель, одним касанием к замку зажигания.
Ведьмовская Сила исключала досадные неудобства из жизни ведьмаков. Они не подозревали, что на отключенный мобильный телефон невозможно дозвониться, никогда не стояли в пробках или в очередях. Было достаточно щелкнуть пальцами, как открывались любые двери, с красного на зеленый переключался светофор, а в мороз без проблем заводился автомобиль.
– Пойдем? – Филипп устало улыбнулся и открыл дверь, впуская в теплый салон поток ледяного воздуха.
– Подожди, секунду. – Останавливая ведьмака, я прикоснулась к его плечу. – Ты в порядке? Выглядишь неважно.
– Я в полном порядке. – Он ласково погладил меня по щеке. – Не беспокойся.
– Как все прошло в Варшаве?
Вестич заметно напрягся и опустил руку.– Сложнее, чем я предполагал, – через паузу, с расстановкой, словно бы тщательно подбирая слова, вымолвил он. Отчего‑то стало понятно, что тема закрыта раз и навсегда.
– Филипп! – Со стороны дома прозвучал музыкальный голос Аиды.
Под козырьком на крыльце вспыхнул уличный фонарь, и на широких каменных ступеньках заблестел ледок. По клумбе с торчащими из‑под снега прутиками розовых кустов растянулись неровные тени.
Парень многозначительно закатил глаза, вызывая во мне понимающую улыбку:– Что‑то она задержалась сегодня.
Аида Вестич, наверное, самая породистая из всех известных мне ведьм, обладала даром обостренного слуха. Она без труда различала все разговоры, происходящие в доме, или же, находясь в спальне на втором этаже, при желании могла расслышать, как скребутся в подвале мыши. Возвращение сына она, конечно, не пропустила.
Ведьмак выбрался из внедорожника. Подавив тревогу, я нацепила на лицо вежливую гримасу и тоже открыла дверь.
– Дорогой, мы ждали тебя только завтра! – Аида спустилась с крыльца и обняла любимого сына.
– Получилось пораньше освободиться. – Он растер плечи матери ладонями. – Зачем на холод выскочила?
Родственники нарочно не упоминали причину, почему Хозяин уезжал в Польшу. На любые разговоры о случившейся семейной драме стояло негласное табу – слишком болезненными были воспоминания.
Зябко поежившись, я покрепче запахнула куртку и направилась к крыльцу. Мороз, и в правду, пробирал до костей.
– Добрый вечер.
– Саша… – Аида одарила меня короткой, сухой улыбкой. Подобно всему колдовскому обществу, хозяйка дома не одобряла наших с Филиппом отношений и переносила присутствие человеческой девушки в жизни ее «безупречного» сына, как неизбежное зло. Но она была слишком деликатна, чтобы демонстрировать открытую неприязнь.
Мы вошли в огромный, ярко освещенный холл. Горела старинная хрустальная люстра. Сотня прозрачных подвесок тоненько зазвенела от сквозняка, и на мраморном полу закружилась мозаичная тень.