– Хоть одно движение без моего разрешения, – пристрелю!

Джейк шёл последним, замыкал группу. Шёл и думал. Да, вчера вечером Янис говорил что-то о побеге, собирался попробовать снова, но Джейк всё равно был неприятно удивлён этой новостью. А что говорить о других ребятах?! Они до сих пор переваривают это событие. А сам Янис? Упрямый сумасброд! Импульсивный мальчишка, он сначала делает, а потом думает о последствиях. Отсюда и все его неприятности. А ещё он слишком большой индивидуалист, чтобы подчиняться кому-то, даже тому, кто значительно выше по званию, кто куда опытнее. Всё сам по себе! Всегда и везде! Всю свою жизнь! Жизнь, богатую криминальным прошлым. Он потому и друзей не имеет. Ни здесь, ни в своей бригаде, да и в жизни, пожалуй. Не умеет идти на компромиссы, не умеет быть терпеливым, везде и всюду своё «я». Но это и на эгоизм не похоже. Просто он с детства не привык видеть в других, в окружающих – таких же, как и он сам, – людей, всегда полагается только на самого себя, живёт для себя, поэтому и не ждёт ничего от других… Ничего хорошего! Да и чего ему ждать при его-то жизни? При его характере?

Вот попытался удрать и что получил? Дюпрейн догнал и не потому, что на этот раз не повезло, а потому, что сам он – упрямец не меньший!.. Конечно, нам троим никогда не узнать подробностей всей этой погони, и о чём разговор шёл на обратном пути. Оно и так видно: говорили не о приятном! Да и лицо, видно, в кровоподтёках. Дюпрейн хоть и легче по весу и в плечах умже, но он из спецназа, а там хлюпиков нет…

Так может он хоть сейчас, после всего, поймёт, что думать надо, прежде чем делать что-то, а не переть напролом со своей несдержанностью, со своей вспыльчивостью. Не кинулся же он на Дюпрейна со своей зажигалкой! Что-то же его остановило!..

Вот так он и начался, ТРЕТИЙ ДЕНЬ! Почти без перехода, почти без сна! Сплошная нервотрёпка! Дюпрейн на взводе. Алмаар – не лучше. Кордуэлл и Моретти, как я, тоже идут и думают. Всем, одним словом хватило!

Они шли долго, очень долго, наверное, несколько часов, строго на север, в сторону гор, туда, откуда брала своё начало Чайна, оставшаяся где-то далеко, за спиной. Эти горы здесь называли Радужным Хребтом, а лес, по которому они шли уже третьи сутки, кто-то в своё время умудрился назвать Малахитовыми. Поэтично! Может быть, с высоты аэролёта вся эта зелень и похожа на малахит? Такие названия дают не зря.

Джейк по пути успел передумать о многом, даже Совет на Фрейе, и тот вспомнил. Голограмму Гриффита и Радужный Хребет – цепочку гор на северо-западе континента. Прикинул, где примерно находятся города Чайна-Фло и сионийская Флорена, как протекает Чайна, и как они идут, вот, сейчас готовить к обороне рудник. Ведь рудник этот должен быть как раз в горах.

Он думал о родителях: о вечно занятой матери, об отце, об их жизни, думал так, словно понимать начал этих людей по-другому, будто взглянул на них с другой стороны. Общих интересов почти нет, вместе время не проводят, встречаются и то не каждый день… Что их держит вместе, что их связывает? Любовь? После стольких-то лет? Или привычка?.. Почему он не думал об этом раньше? Даже внимания не обращал на все эти «мелочи». Как они прощались всегда перед отъездами… Как встречались… Как вместе ходили на приёмы и выставки… Редко, правда, но ходили ведь!

При этих мыслях, при всех этих воспоминаниях сердце защемила тоскливая боль утраты, такая особенно ощутимая именно сейчас, когда он всего этого лишился… Как же много он потерял за годы службы в Гвардии! Ведь даже самые близкие люди, родные люди – отец и мать – остались чужими, непонятными, неразгаданными!

Невероятно сильно захотелось домой! Именно – домой! В свою квартиру!.. И знать, что мать, как и раньше, как прежде, ещё в детстве, за компьютером, за рабочим столом, а отец – в соседней комнате – просматривает записи с новостями, устаревшими уже новостями за время его отсутствия. И сам ты занят какой-нибудь ерундой, тихо возишься в углу, но стоит оторвать взгляд, поднять голову – и вот они рядом: мать – тук-тук по клавишам, а отца не видно, лишь ночник горит, и голос диктора чуть слышно, общим фоном.

И в такой момент откуда-то изнутри выплывает горячая, обжигающая волна, перехватывающая горло, – детское счастье! Радость за то, что ты – неотъемлемая часть этих людей, что ты не одинок в мире, таком огромном и непонятном с позиции пятилетнего ребёнка.

Почему же сейчас вспоминается только детство? Именно эти годы? Старший возраст стёрла, заслонила Гвардия! Взрослая самостоятельная жизнь.

…Знакомый звук, издаваемый движущейся машиной, оторвал от мыслей, заставил вспомнить о настоящем, от которого никуда не денешься. Взмахом руки Дюпрейн приказал остановиться, а потом опуститься на землю. И всё без звука, без шороха! Они были в низинке, в овражке, почти не заметном на первый взгляд, а дальше, если пройти вперёд, за деревьями можно было разглядеть высокую насыпь магистрали. Оттуда-то и доносились звуки моторов, людские голоса. Там были люди! Первые люди за третьи сутки, но им вряд ли кто из команды обрадовался. Наоборот! Эта близость только добавила напряжённости, её больше натянула нервы, и без того реагирующие на малейший шорох.

– Ну, вот и прошли, можно сказать, самый лёгкий участок пути. – Дюпрейн усмехнулся, окинул своих подопечных взглядом, немного задержался на лице Алмаара: «Как он? Можно ли доверять после всего, что было? Не выкинул бы чего, не подвёл бы остальных ребят…»

– Проверить теперь нужно, что да как! Не соваться наобум… – капитан ещё внимательнее вгляделся в лицо каждого. «Одному идти нельзя. Нужен второй! Такой, на кого можно рассчитывать, кому можно доверять. Неплохо бы, конечно, Тайлера. Он – парень подготовленный и показал себя неплохо… Ну, а если не вернёмся? Нарвёмся на патруль? Сгинем оба! Что с остальными станет? Разбредутся же кто куда. И ещё Алмаар этот! Сволочной тип, ничего не скажешь. А если его и взять?! Поглядеть, как он поведёт себя, когда опасность рядом, настоящая опасность, а не просто разговоры. Пусть поймёт, что мы здесь не в игрушки играем. Это не игровой зал, стрелять будут боевыми… А если что, – пристрелить никогда не поздно. Ну, если и эту проверку не выдержит…»

– Так, сидеть тихо, громко не разговаривать, не курить, никуда не уходить. Понятно? – Дюпрейн поднялся, стягивая с плеч лямки рюкзака, проверил автомат, придирчиво щуря левый глаз. – Алмаар – со мной! Тайлер за старшего!

Янис сидел, крутил в руках свою кепку и аж вздрогнул от неожиданного приказа, когда услышал свою фамилию. Посмотрел на капитана снизу в ожидании подвоха, розыгрыша или злой шутки, но тот смотрел серьёзно, зло поджав губы:

– Дважды я приказы обычно не повторяю!