Серьёзно, выходит, они за это взялись!.. Можем и на рудник не успеть! Придём к столу, когда все кости сметут!.. – это была гриффитская поговорка, и Кордуэлл, уловив знакомые слова, невольно улыбнулся.

– Кто-нибудь до этого дело с минами имел? – спросил Дюпрейн и в знак протеста выставил раскрытую ладонь. – Нет! Не с учебными! Я знаю, что на занятиях вас готовили… А с настоящими, боевыми? – они все, на кого он глянул, медленно отводили взгляд, на Алмаара капитан даже не взглянул. – А ты, Тайлер?

– Так, немного! – Джейк ответил честно. В его роте были ребята – настоящие специалисты, а он же – никогда мины не любил. Знал, понимал, сдавал на «отлично» все зачёты, но душа не лежала, поэтому и не было большой тяги к совершенству.

– Ну, ты, значит, со мной и пойдёшь! – решил Дюпрейн и заметно расслабился, словно разрешил самую большую проблему. – Как только стемнеет, в сумерках выйдем… А сейчас надо отойти, от дороги подальше, а в лес – поглубже. Перекусить, отдохнуть, приготовиться…

Они так и сделали. Перебрались на новое место, пообедали, но без большого аппетита: новости встревожили – не до еды теперь. Но курили зато, пользуясь моментом, успокаивали нервы перед ответственным и опасным делом. Потом капитан приказал всем почистить оружие, прямо здесь, в этих условиях. Каждый разложил детали на одеяле, бутылочки с синтетическим маслом имелись у всех среди вещей. Это занятие позволило скоротать время и немного успокоиться. А потом все занялись кто чем.

Моретти опять ловил оводов, редких в таком густом лесу бабочек, внимательно изучал каждую и отпускал снова. Кордуэлл строгал ножом палочку и обязательно в мелкую стружку, тонкую, как бумага. Алмаар мучился без сигарет и, хотя не показывал этого, грыз всё же какую-то травинку. С утра без единой затяжечки! Вот и тянул в рот по привычке и злился на себя же за свою слабость. Дюпрейн как всегда колдовал с картой. Что-то вычислял, что-то переделывал, менял, ругался себе под нос, но всё больше был недоволен расчетами. Джейк один, на первый взгляд ничем не занимался, сидел, прислонившись к стволу дерева, откинув назад голову, и дремал от скуки. Но так только казалось. На самом деле он никогда в лесу не скучал. Слушал птиц, слушал писк комаров и других насекомых, шелест листьев над головой. Все эти звуки были живыми, их издавали живые существа, весь мир вокруг. Джейку нравилось улавливать эту жизнь, погружаться в неё, сливаться с окружающим миром. Ему это нравилось! Какие незнакомые чувства рождались в нём, когда он в полной мере осознавал, что может понимать чувства птиц, те чувства, которые они выражали в своих голосах, в своём нехитром пении, щебетании. Радость, страх, голод, удивление, любопытство… Он и сам не знал, откуда это у него, у горожанина. Он быстро научился различать птиц по голосам, и даже по характерам. Это куда занятнее, чем прочие дела!

– Говорят, на Ниобе таких лесов и не осталось уже, – заговорил Дик, первым нарушив долгое молчание.

– В Ниобате – в самом центре столицы, есть огромный парк. Это кусок прежнего мира, мира, незнакомого с человеком, – это сам Дюпрейн оторвался от карты. Впервые за всё время заинтересовался не операцией, а разговором между своими солдатами.

– Леса сохранились ещё в нескольких сопредельных государствах, – а это заговорил Джейк. Открыв глаза, он смотрел прямо перед собой, будто хотел разглядеть узор коры на соседнем дереве. – В Киркане, например. Оттуда до сих пор древесину везут…

– И в Архипике, – заметил Дюпрейн. Он сделал это так, словно хотел упрекнуть Джейка в забывчивости. Он сам был с Ниобы, знал об этой планете очень много, но не знал, что и Джейк оттуда же, и сейчас, слушая разглагольствования какого-то провинциального юнца, всю жизнь дальше Гриффита не выбиравшегося, был немного задет. Даже уязвлён, и горел желанием поставить этого выскочку на место. – Там выращивают редкое волокно для драгоценного архипиканского шёлка…

– Но это жалкие остатки прежнего великолепия, – Джейк не обиделся, усмехнулся, оглядываясь на окружающий лес. – То ли дело, этот мир!..

– Ты говоришь так, потому что не видел нормальной цивилизованной жизни.

– А по мне, так всё равно! Что там бардак, что здесь – покоя нет! Везде одно дерьмо! Из-за всяких придурков… – Янис вмешался в разговор впервые за весь день. Не выдержал! Но не потому, что соскучился без общения, – нет! Просто он по-своему понимал то, что происходит в этом мире. Видел виновных там, куда остальные даже глянуть не решались. Он не был глуп, этот парень! А «информатором» повидал много такого, чего другим и не узнать никогда за всю жизнь! – Они на Ниобе – на вашей высокоразвитой Ниобе – за нас всё решили! И вот они, последствия! Черпаем полной ложкой! Такие, как мы трое! – и он глянул на Кордуэлла, потом – на Моретти. – Вы же, капитан, выполняете приказ! И ты, Тайлер, здесь тоже случайно! По воле судеб! А разгребать всё будем мы…

– Интересно, и кого же ты считаешь крайним? – Дюпрейн зло прищурился, глядел на Алмаара с нескрываемым презрением, отметил про себя: «Наглеет парень, уже по-уставному перестал обращаться… Сволочь! И почему я не пристрелил тебя сразу, паршивца? Чёртов уголовник!»

– Всех тех твердолобых дураков, готовых рвать друг другу глотки за каждый кусок земли! – Янис ответил резко, смял травинку в кулаке, смотрел на Дюпрейна с вызовом и чуть исподлобья. – Вы знаете что-нибудь о Совете на Фрейе? Хотя… – он раздражённо двинул плечом, вскинул голову. – Вы многого не знаете. А я сразу понял: войны не избежать! Ещё до всей этой паники, – и дёрнул подбородком в сторону дороги, имея в виду беженцев из города.

– Ненавижу таких умников, – прошептал Дюпрейн, сверкая глазами. – Тем более таких, как ты, дезертир Алмаар!

Упоминание о Фрейе, о Совете подействовало на Джейка сильнее, чем удар исподтишка. «Неужели он и про это знает?!! Про Совет? Про объявление войны? И про меня, наверное, тоже? Но почему ни слова не сказал? Даже ни разу не заикнулся… „Информатор“ проклятый! Такой же конспиратор, как и они все… Проклятье!» Джейк смотрел в лицо Яниса, пытался «узнать», о чём он думает, но Алмаар сейчас был в бешенстве: упоминание о дезертирстве – да ещё таким тоном! – вызвало в его душе целую бурю эмоций. Он думал теперь о Дюпрейне. Только о нём! Пытаться «уловить» что-то дельное сейчас – бесполезное дело!