Щенок смешно закатил глаза и пискнул:

– Сам дед - сто лет, а еще рычит!

Я чуть не расхохотался, хотя мне было совсем не до смеха.

Наконец я узнал этого наглеца. Хорошую дрессировочку получил он от старшего братца. Что значит «дед - сто лет»? Почему мне сто лет?

Я пошел дальше. Думал, он отстанет. Но он шел за мной, как собачонка, потом, набравшись храбрости, загородил дорогу.

– Ты не знаешь меня?

– Прекрасно знаю. Ты Живодер-младший.

– На клички не отзываюсь. Меня зовут Иван Перцел.

– Ладно, Иван. А брат твой порядочный бездельник!

– Я не бездельник!

– Что же ты гоняешь без дела?

– Я шел за тобой, - признался он, внезапно смутился и стал засучивать, как на рубашке, рукав пальто. Я отогнул его, мне стало жалко мальчишку.

– Ну, выкладывай, где прохудилось? Смелей!

– Я был в спортзале, когда ты стал чемпионом по вольным упражнениям.

– Ну и что?

– Я хочу научиться делать сальто!

– Не мешало бы сперва подрасти!

– А я наполовину умею.

– Как же, умеешь. Подпрыгнешь и зароешься носом - как раз половина.

– Пойдем к нам. Тут совсем близко...

Всеравно делать нечего, подумал я. Оглянувшись на бульвар и увидев вдалеке девичью фигуру, подождал, пока она подойдет,- нет, не Агнеш. Тогда я пошел с Иваном. Они жили в темном подвальном помещении с низким потолком и окнами почти на уровне тротуара. Стены комнаты были покрыты пятнами сырости. Допотопная мебель, облезлые покрывала, в углу веник, у окна совсем голый ящик и на нем телевизор.

Внезапно я пожалел, что пришел. Какого черта я тут не видел? Но Иван уже расстелил на полу одеяло и выпрямился.

– Смотри!
– крикнул он и прыгнул.

Не успей я его подхватить, он бы хлопнулся макушкой, а то и затылком.

– Загремел?
– сказал я сердито.- Сперва надо узнать, чего не знаешь. Понял?

Я стал ему объяснять: первый элемент - стойка на руках, второй - мостик; когда в отдельности отработаешь первое и второе, научись делать их с разбега. А потом, когда все пойдет гладко, можно взяться за сальто.

Иван, впившись в меня понятливыми глазами, быстро кивал головой.

Тут в дверях появился Живодер.

– Хо-хо! Мистер!
– заорал он по старой привычке.-Гуд бай! Что здесь такое? Спортклуб?

Иван мигом привел его в чувство.

– Не ори! Сгоняй-ка за молоком! Ох, и задаст тебе мама, если не принесешь!

Небрежно отмахнувшись, Живодер обратился ко мне:

– У этого щенка пренахальная рожа, зато котелок что надо. Верь не верь, а он еще ни разу не сидел в классе два года!

– Значит, не в тебя!
– сказал я с неприязнью и собрался уйти.

– А я в очкарики и не лезу! Есть у меня одна штуковина, с которой я зашибу куда больше, чем все очкарики, вместе взятые.

Сняв со шкафа огромный аккордеон, он стал наяривать шлягер с разухабистым ритмом и дергался в такт, как эпилептик. Я выскользнул за дверь, Иван вышел меня проводить.

– Неплохо у тебя получается,- сказал я ему на прощанье.- Так и быть, потренирую тебя в спортзале.

– А я уже знаю,- сказал Иван загадочным тоном.

– Что?

– Чего я не знаю!

Я ожидал чего-то другого. Что может знать такой малыш? Кажется, я постепенно схожу с ума.

■

Я долго слонялся по Майору и вдруг столкнулся с Левенте Лацо.

– Ты куда?
– спросил я.

– Сюда,- смутившись, показал он на церковь.

– Неплохо развлекаешься,- сказал я.

– А ты?

– Да так, шатаюсь без дела.

Он простился со мной, но не двинулся с места. Тогда я спросил, может, в церкви чего-нибудь такое дают?

– Не придуривайся,- сказал он и, обиженно отвернувшись, поплелся прочь.

– Погоди,- сказал я и вместе с ним вошел в церковь.

Глаза у него блеснули. Напрасно он радуется, подумал я,- я ведь шел не молиться, а поглазеть и послушать орган. Было время, когда мама учила меня молиться, но папа потом запретил - нечего забивать ребенку голову, сказал он. Ни молитв, ни церквей он не допустит. Не хватало еще, чтоб учителя решили, будто он воспитывает сына верующим. Женская половина нашей семьи изредка посещает храм божий, и Кати перед сном бормочет молитву, а я в это время корчусь от смеха и свищу рок-н-ролл. Мама не молится, лишь время от времени вздохнет: господи, господи!