Въ двнадцатомъ часу

Романъ

Фридриха Шпильгагена.

Переводъ С. Снессоревой.

Изданіе

Е. Н. Ахматовой

— И труда не стоитъ въ постель ложиться. Можно ли заключать такимъ прозаическимъ кондомъ такую упоительную ночь? Слышишь ли, Свенъ, какъ надъ нашими головами, въ густыхъ вершинахъ каштановъ, птицы соннымъ щебетаньемъ возвщаютъ приближеніе солнечнаго восхода. Пойдемъ и мы привтствовать появленіе небеснаго свтила. Эта дорога ведетъ на берегъ и ты вспомнишь старые годы, когда мы съ тобой росли, какъ братья, двумя мальчуганами буйнаго нрава.

— Прошу тебя, Бенно, если ты хоть сколько-нибудь дорожишь моимъ обществомъ, не болтай такъ много и такъ громко. Отъ воспоминаній, промелькнувшихъ въ голов моей въ эту ночь, такъ тихо, такъ...

— Такъ торжественно, такъ полно, какъ-будто разверзается — то-есть тотъ день, когда...

— Прощай, Бенно; завтра, какъ ты проспишься посл вліянія пунша, спроси обо мн въ «Золотой Звзд».

— Возлюбленная, родная душа! не скрывайся отъ меня за вратами твоего каравансерая съ прочими одногорбыми и двугорбыми верблюдами и дромадерами! Я буду нмъ, сдлаюсь даже глухонмымъ, если ты того пожелаешь, только не покидай меня теперь и не примшивай своимъ ипохондрическимъ упрямствомъ горечи въ сладость нашего свиданія посл многихъ лтъ разлуки. Кром шутокъ, Свенъ, я буду разсудителенъ; восходящее солнце на ныншній день не озаритъ другого человка такого же разсудительнаго, какъ я.

Молодъ еще былъ, лтъ двадцати-восьми не боле, человкъ произносившій эти слова и вмст съ тмъ взявшій подъ руку своего спутника, чтобъ съ дружескимъ насиліемъ увлечь его по дорог, ведущей къ берегу большой рки. Онъ былъ ниже средняго роста; по плотне и хорошо сложенъ. Густые волосы, длинныя рсницы и мягкіе какъ шелкъ усы были блестящаго чернаго цвта. Черты весьма подвижного лица, не отличаясь красотою, были выразительны и тонки; нсколько низкій лобъ, блестящіе глаза и ротъ, около котораго постоянно мелькала подвижная игривость, свидтельствовали о существенной внутренней жизни, въ которой умъ конечно принималъ большее участіе чмъ сердце.

Вотъ именно эта черта преимущественно отличала его отъ спутника, благородное и прекрасное лицо котораго прямо и ясно свидтельствовало о противоположномъ соединеніи душевныхъ свойствъ, особенно въ эту минуту, когда облако меланхоліи или мечтательности осняло его высокій лобъ и глубокіе синіе глаза. Онъ былъ строенъ и высокъ ростомъ, почти двумя головами выше своего веселаго, широкоплечаго товарища. По его наружности видно было, что онъ привыкъ жить въ хорошемъ обществ, и усвоенныя имъ манеры, сдлавшись его второю натурой, не измняли ему даже въ минуты полной непринужденности. Можетъ быть, онъ былъ однихъ лтъ съ своимъ товарищемъ, хотя поразительная живость послдняго, къ тому же возбужденная теперь обильнымъ употребленіемъ вина, длала его на видъ нсколькими годами моложе. Онъ былъ въ томъ же изящномъ и удобномъ дорожномъ костюм, въ которомъ вчера вечеромъ вышелъ изъ экипажа по прізд въ университетскій городъ. Судя по этому костюму и вообще по всей наружности его, трудно было опредлить, къ какому званію онъ принадлежалъ; но его словоохотливый товарищъ въ черной потертой одежд былъ, конечно, молодой, ученый адъюнкт-профессоръ университета или что-нибудь въ этомъ род.

Рука объ руку спускались они по нсколько покатой дорог и какъ-разъ очутились на берегу большой рки. Молодой человкъ въ дорожномъ костюм снялъ свою соломенную шляпу, низко нагнулся и, почерпнувъ рукою воды, намочилъ себ лобъ, для того ли только, чтобъ освжиться посл ночного кутежа, или можетъ быть въ знакъ благоговнія къ любимой рк, съ которой связано для него столько дорогихъ воспоминаній и которую онъ увидлъ въ первый разъ посл многихъ лтъ от- сутствія. Между тмъ его товарищъ выбиралъ себ мсто, откуда лучше, чмъ съ плоскаго берега, можно было видть картину солнечнаго восхода. Налво отъ нихъ, на возвышенности у самаго берега стояла дача, послдняя изъ длиннаго ряда дачъ, тянувшихся отъ города до самой рки. Впереди была пристроена къ ней высокая тераса. Высокая каменная лстница вела къ ней и замыкалась наверху желзными ршетками. Когда Свенъ выпрямился, то увидалъ, что его товарищъ, въ это время взобравшись уже на крыльцо, пытается перелезть чрезъ не очень высокую ршетку.

— Ну, что ты еще тамъ выдумалъ, Бенно? закричалъ Свенъ.

Бенно не отвчалъ, но окончательно перебравшись, облокотился обими руками на перила и улыбаясь смотрлъ внизъ на своего спутника, потомъ выпрямился и старался всевозможными жестами выразить ему удивленіе, возбужденное въ немъ картиною, которая открывалась предъ нимъ съ возвышенной точки зрнія.

— Оставь шалости и ступай ко мн! закричалъ Свенъ.

— Ни за что! возразилъ Бенно: — ты оставь свои размышленія и ступай ко мн. Здсь на верху очарованіе, и клянусь честью, здсь мы никому не помшаемъ.

— Разв въ дом никто не живетъ?
–

— Во всякомъ случа ни жилецъ, ни жилица не помшаютъ нашему невинному созерцанію природы. Иди же, Свенъ, право стоить труда; что за превосходный видъ! Чрезъ нсколько минутъ и солнце взойдетъ.

— Ты все тотъ же старый вертопрахъ и своимъ дурнымъ примромъ только портишь мою нравственность, сказалъ Свенъ, улыбаясь и стараясь приловчиться, какъ бы послдовать за легкомысленнымъ товарищемъ.

— А ты все по прежнему старый проповдникъ нравственныхъ истинъ и вчно только указываешь на путь добродтели во избжаніе тернистаго пути порока. Берегись однако, не то твое платье повиснетъ на вышесказанномъ терніи... Признайся же,ну не очарованіе ли здсь?

— Дйствительно такъ, отвчалъ Свенъ, бросивъ взглядъ съ терасы па ландшафтъ и затмъ разсматривая любопытнымъ взоромъ все окружающее.

На терас въ живописномъ безпорядк стояли столики и садовые стулья, какъ-будто только что разошлись гости. На одномъ стул сидла кукла, на полу лежали другія игрушки. На стол разложены нмецкіе и англійскіе журналы, на другомъ начатая вышивка, шелкъ, нитки, наперстокъ, ножницы и другіе миловидные инструменты искусныхъ женскихъ рукъ. Очевидно что обитатели дачи въ дорогое лтнее время обратили терасу въ комнату на чистомъ воздух. Стеклянная дверь изъ терасы въ гостиную была совершенно отворена. Свенъ бросилъ взглядъ на высокую прекрасную комнату, убранную дорогою мебелью, роскошными коврами и занавсями. Когда онъ, остановившись на порог, быстрымъ взглядомъ осматривалъ подробности очаровательной внутренности комнаты, вдругъ его глаза остановились на портрет, висвшемъ какъ-разъ около него на простнк; это былъ женскій портретъ во весь ростъ. Въ полусумеркахъ, царствовавшихъ въ комнат, Свенъ могь ясно разсмотрть только очертаніе лица, но то, что онъ увидлъ, было такъ восхитительно, что онъ невольно сдлалъ нсколько шаговъ впередъ, пока остановился у самаго портрета. Это было дивное изображеніе, одно изъ тхъ лицъ, которыя какъ-будто выглядываютъ на зрителя подъ таинственнымъ покровомъ призрачнаго міра, въ которомъ воплощаются наши мечты, осуществляются таинственнйшія желанія сердца; одно изъ тхъ лицъ, взглядъ котораго дйствуетъ на насъ какимъ-то обаяніемъ и воспоминаніе о которомъ съ той минуты нельзя потерять при всхъ превратностяхъ жизни.