Шрифт:
Касатоненко, недоумённо:«Какая… сбруя?»
«Ну как же… сапоги кожаные выше колен, трусы – тоже кожаные, с заклёпками… у тебя же ведь так просто не стоит? Обязательно надо женщину отхлестать, да? Садистик ты наш…»
Лена, восхищённо:«Ой, божечки, Кэт, какая ты умная…»
Касатоненко (у которого действительно были кое-какие проблемы с потенцией) подскочил к Екатерине, и со словами:«Ах ты…» – собрался было отвесить ей крепкую пощёчину… но вдруг его запястье сжало, точно оно угодило в стальной капкан:«Уважаемый, Вам в детстве не говорили, что бить девочек – это плохо? Очень, очень плохо…»
И перед разъярённым Касатоненко возникло закопчённое, со следами сажи на лбу – лицо старшего кочегара Петровского…
…«И я требую, господин капитан… немедленно… в первом же порту… немедленно!! И в полицию его! Это бунт, бунт! Он хотел меня – меня, прапорщика МВД – ударить!!»
«Ну, если бы захотел, то обязательно бы ударил… держать в себе такие желания наши „вельзевулы“ просто не способны… Списать в первом порту? Извольте. А вахту кто стоять будет? У котлов?»
«Можно нанять…»
«Кого? Арабов? Или негров? Так не выживают у нас негры в кочегарке – плавали, знаем… А у нас впереди – Красное море, ежели Вы географию подзабыли… или не знали никогда…»
«Да по мне – хоть Белое!»
«Да, господин прапорщик, в Белом море сейчас хорошо… дожди… туманы… поздняя осень… скоро лёд у Архангельска встанет… мечта-с. А только в Красном море – в прошлый рейс – мы кочегара хоронили, как раз из второй – где Петровский…
Нет, голубчик. Придём во Владивосток – тогда пожалуйста, воля Ваша. А пока – он останется на своём месте, а Вы – на своём… в твиндек – я не суюсь. А здесь – на борту – Я хозяин. Всё ясно? Тогда я Вас больше не задерживаю…»
И Павел Карлович Тундерман Первый, поднявшись в кресле, холодно раскланялся… не любил он жандармов… и полицию не жаловал…
… Бледный от ярости Касатоненко ворвался в твиндек, как лев на римскую арену с распятыми христианами…
«Убью! Располосую, твари!! Никоненко, кнут!!»
Из-за решётчатой дверцы послышался лязг кандалов, а потом ледяной голос учтиво произнёс: «Слушайте, Вы! Животное! Это я к Вам, прапорщик обращаюсь! А ну, ВСТАТЬ как положено.»
Касатоненко испуганно дёрнулся, а потом с облегчением выдохнул: «А-а-а… это ты… поп… а ну заткни хлебало, пока сам не огрёб…»
Брат Антоний, ещё более вежливо: «Это у тебя, прапор, гнилой ебальник, прости меня, Господи, а у меня – рот, я им Святое Причастие принимаю… А огребать – мне не привыкать стать, я Государя Михаила Грозного не боялся, а уж тебя, вошь…»
Касатоненко схватил свою «селёдку» и с размаху ударил ножнами по пальцам брата Антония, сжимавших прутья клетки… Из-под ногтей брызнули капельки крови. Однако брат Антоний даже не дрогнул лицом… Только чуть – одной щекой – презрительно ухмыльнулся…
«Слышишь, ты – конвойная крыса? Ежели уж решил кого-нибудь запороть сегодня – так начни с меня… что, слабо? Духу твоего вонючего не хватит?»
Касатоненко хищно оскалился:«Что, поп, не терпится? Никоненко, привязывай его»
Дюжий унтер разорвал остатки подрясника, обнажив покрытую синяками спину Антония…
Потом Никоненко поставил на бочку рядом с решёткой люка обтянутый кожей ящичек, расстегнул фигурные медные замочки на нём…
Внутри – оказался ещё один ящичек, красного бархата… А в нём – в должного размера углублении покоилась кожаная, потемневшая от долгого пользования рукоятка и сложенный в несколько раз витой хвост…
Это был КНУТ… Которым палач мог с одного раза пересечь хребет казнимого «торговой казнью»… или сделать тоже самое – но последним ударом, нанося все предыдущие только для одного лишь мучительства…
Пока двое конвойных привязывали Антония – палач извлёк орудие казни и предварительно его опробовал… это не было жестом устрашения – а просто подготовкой к экзекуции… Кожаный хвост мелькнул в воздухе, с сухим, отчётливым щелчком… Наблюдавшие за казнью арестантки с ужасом увидели, что на конце хвоста – был завязан стальной крючок…
Потом унтер развернулся к Антонию боком – широко расставил ноги, отвёл кнут назад в опущенной вытянутой руке… Резко выбросил руку вперёд, сильным и плавным движением… кожаный хвост просвистел меньше чем в футе от решётки, за которой, обнявшись, испуганно сжались Лена и Кэт…
На худой спине Антония мгновенно появилась горизонтальная багровая полоса, и капли крови забрызгали пол и подволок…
«Один» – радостно произнёс Касатоненко…
Кнут снова свистнул… плеть рвала кожу и мясо на узкой мускулистой спине (вертикально… горизонтально… снова вертикально – рисуя безукоризненные квадраты), но Антоний ни разу даже не вскрикнул…