Шрифт:
Свержение Робеспьера явилось «катастрофой термидора».
А дальше? Дальше разверзлась пропасть, которую помогла негодяям и толстосумам вырыть «бараноподобная часть Конвента» и в которую Франция летит с нарастающей быстротой: и белый террор, и роялистский мятеж 13 вандемьера, и так называемая конституция III года, противоречащая всем принципам свободы и равенства, за которые патриоты проливали свою кровь в течение шести лет…
Нельзя допустить, чтобы Великая революция окончилась столь плачевно.
И трибун Гракх обращается с пламенным призывом к своим читателям:
«Патриоты! Многочисленные демократы, рассеянные до всей Республике! Сосредоточьте ваше внимание на моей независимой газете… Объединимся же, ещё раз образуем внушительный грозный союз против негодяев. Возвратим на землю добродетели. Придём на помощь слабым и обездоленным.
Вспомним, что мы совершили революцию лишь для того, чтобы исправить беды, удручающие мир, чтобы поставить каждого человека на место, принадлежащее ему по праву, чтобы устранить беспорядки и общую нищету, порождённые отвратительными учреждениями, чтобы восполнить ужасную нехватку, от которой страдает большинство, и уничтожить угнетательский избыток у меньшинства, чтобы достичь цели общества, заключающейся во всеобщем счастье…»
Столь решительный и недвусмысленный выпад не мог остаться незамеченным. № 34 «Трибуна народа» обрёл весьма широкую популярность: его покупали, выпрашивали, вырывали друг у друга, обсуждали на улицах и в кафе, на квартирах у патриотов устраивали его публичные чтения. Не все приняли его одинаково. Более осторожные журналисты спешили отмежеваться от «неистового агитатора черни». Зато истинные революционеры читали газету с восторгом — она принесла Бабёфу новых единомышленников и друзей.
Именно в эти дни он тесно сошелся с Феликсом Лепелетье, который помог ему возобновить выпуск «Трибуна народа». Бабёфа не смущало, что Лепелетье, как и Буонарроти, происходил из дворянской семьи; этот бывший аристократ, свято чтивший память своего мученика-брата, убитого роялистом, до глубины души проникся идеями Равенства, а недавно продемонстрировал свою независимость и принципиальность: когда Карно предложил ему соблазнительную должность комиссара директории Версаля, Феликс с презрением отказался.
Тогда же трибун Гракх возобновил дружеские отношения с литератором Сильвеном Марешалем, оказавшим ему такую поддержку в дни заключения при якобинцах.
Не забывали Бабёфа и его старые товарищи по тюрьме; тесные узы, которые на основе общих идей завязались в долгие месяцы пребывания в Боде и Плесси, была, нерасторжимы.
В том же брюмере IV года Бабёф, Буонарроти, Дарте, Жермен и Жюльен собрали единомышленников и впервые попытались создать центр руководства общим делом.
Задача была не из лёгких; то, что в тюрьме казалось ясным как день, на деле выглядело запутанным и противоречивым.
Состав оппозиции правительству Директории был очень пёстрым. Наряду с пионерами идеи совершенного равенства в неё входили бывшие члены Якобинского клуба, репрессированные функционеры Революционного правительства II года, прежние администраторы разных звеньев правительственного аппарата. Некоторые из них мечтали лишь о том, чтобы вернуть утраченное положение. Но даже те из якобинцев, кому были чужды честолюбивые замыслы, не всегда полностью разделяли идеи Равных: больше озабоченные политическими, нежели социальными, проблемами, они считали конечной целью борьбы возврат к конституции 1793 года.
Бабёф и Буонарроти хорошо понимали, что только единство всех левых сил может обеспечить успех заговора и полную победу над правительством. Однако после длительных прений общую основу так найти и не удалось.
Первая встреча практически оказалась безрезультатной.
Не больший успех имели несколько других подобных же попыток.
Тогда Бабёфу пришла в голову мысль опубликовать основные идеи, рожденные в тюрьмах Боде и Плесси: их нужно было превратить в достояние возможно большего числа людей, а сделать это могло лишь печатное слово.
И, отдавая полный отчёт в опасности, которой он себя подвергает, публицист тем не менее решается: следующий номер «Трибуна народа» он посвящает изложению своей программы.
№ 35 «Трибуна народа», второй по счету номер после выхода Бабёфа из тюрьмы, стал знаменитым.
Большую часть его составил «Манифест плебеев» — великий манифест восстановления подлинного Равенства.
«Самое пагубное и жестокое заблуждение, в которое впали Учредительное собрание, Законодательное собрание и Национальный Конвент, рабски следуя по стопам предшествовавших им законодателей, — напоминает Бабёф, — состоит в том, что… они не обозначили границ права собственности и оставили народ без защиты от жадных спекуляций бездушного богача».
В лучшем случае они декретировали равенство перед законом. Но это обманчивое «равенство»: голодному нужен хлеб, а не юридическое уравнение с богачом. Сейчас, утверждает журналист, время политических софизмов окончилось. «Пора, давно пора народу, попираемому и истребляемому, выразить свою волю, чтобы были уничтожены не только побочные стороны нищеты, но и само её существование.
Пусть народ провозгласит свой Манифест».