Между временем и Тимбукту, или «Прометей-5»

Аннотация

Сценарий телефильма создан по мотивам романов известного американского писателя Курта Воннегута «Утопия-14», «Колыбель для кошки», «Завтрак для чемпиона». Сочетание фантастики, гротеска и притчи, характерное для творчества писателя, позволило и в сценарии коснуться зловещих проблем нашего времени: милитаризации, перенаселения, религиозного фанатизма и т. д.

Сценарий телевизионного многосерийного фильма Предисловие Говорят, эту книгу написал я. Да, это так. Я писал ее двадцать два года. Но самому мне никогда не пришла бы в голову мысль написать подобное. Мысль эта возникла у моих друзей из Национального учебного телевидения и Дабл ю-Джи-Би-Эйч в Бостоне. С моего согласия, они взяли не связанные друг с другом отрывки из нескольких моих романов и превратили их в вариант сценария для полуторачасовой постановки. Давая согласие, я вспомнил странные хирургические опыты из романа Г.-Дж. Уэллса «Остров доктора Моро». Доктор Моро резал животных на части и создавал из этих частей фантастических чудовищ. Я принялся мудрить над сценарием. Я, так сказать, вырастил голову черепахи на шее у жирафа — и прочее в том же духе. Поразительно, смешно, неправдоподобно, но невероятный зверек не умер сразу. Он был неуклюж, забавен и самым непостижимым образом хотел жить. Мало того, зверек обладал душой, которой наделил его необычайно одаренный актер одних со мной лет — Уильям Хикей. Билл стал Стони Стивенсоном, астронавтом поневоле. Поскольку мы не поработали как следует над характером Стони, да и не знали толком, что он должен собой представлять, мы попросили Билла сыграть самого себя. Оказалось, что Билл, какой он есть, Билл, скитающийся в космосе и во времени, — очаровательный малый. Молодец, Билл. Мой отец любил музыку Курта Вейла и однажды в порыве восторга сказал мне, что она кажется ему написанной вдохновенным дилетантом. По профессии мой отец был архитектор. Он не любил аккуратности, строгости, прилизанности. которые навязывали его рисункам собственный профессионализм и клиенты. Он не имел права быть ни неряшливым, ни страстным. Он не мог позволить себе быть вдохновенным дилетантом, полагающимся лишь на Госпожу Удачу. Так вот, этот сценарий, мне кажется, похож на работу профессионалов, томящихся по вдохновенному дилетантству. Правда, по мере сил мы старались нанять самых лучших актеров и техников. Что до замысла передачи, так он остается на совести Госпожи Удачи. И на сей раз она была к нам благосклонна. Мы работали по поговорке: стреляй скорее, потом разберемся. Это вполне в американском духе. Было приятно. Было весело. Никогда еще не работал с такими искусными, такими занятными сотоварищами. Пока мы снимали фильм (в основном по выходным), я говорил другим писателям: «Ребятки, а ну-ка, дружно, бегом в некоммерческое телевидение!» Говорил я это только тем писателям, у которых водились деньги. «Деньги — мразь, — проповедовал я, — а у нас полная свобода, это уж точно. Вам дадут любых актеров, каких только пожелаете, из кожи вон вылезут, но сделают то, что вы хотите. На писателя здесь смотрят как на Александра Македонского». Так я думаю и теперь. Но если говорить о кино, так я больше не хочу иметь с ним ничего общего. Я просто-напросто терпеть его не могу. Я люблю Национальное учебное телевидение. Я люблю Дабл ю-Джи-Би-Эйч. Еще я люблю Джорджа Рой Хилла и «Юниверсал пикчерз», которые сделали превосходную экранизацию моего романа «Бойня номер пять». Я пускаю слюни и хихикаю всякий раз, когда смотрю этот фильм, — настолько он отвечает тому, что я чувствовал, когда писал роман. Но даже после всего этого я не люблю кино. В нем для меня слишком много натуральности, объективности и техники. Как скорбное дитя Великой депрессии я добавлю, что оно стоит слишком дорого, чтобы быть привлекательным. Я просто схожу с ума всякий раз, когда слышу, во сколько обошелся плохо отснятый эпизод. «Ради бога, — кричу я, — оставьте все как есть. Это прекрасно! Пусть так и будет!» Я снова стал поборником печатного слова. Теперь я понимаю почему: во всех моих вещах присутствую я сам. В книге это возможно. В кино взгляд автора исчезает. Во всех моих экранизированных вещах отсутствует один персонаж — я. Не хочу сказать, что являюсь таким уж примечательным персонажем. Просто, хорошо это или нет, все, что я пишу в книге, увидено моими глазами. И теперь мне уже не остановиться. Я делаю это, по примеру других писателей, так ловко, что автора просто невозможно ввести в фильм. Любой глубоко прочувствованный роман при экранизации становится на одного героя беднее, и от этого мне бывает неуютно. Наверное, и прочие зрители где-то в подсознании чувствуют себя неуютно — и все по той же причине. По-моему, самое плохое в кино то, что оно убивает те представления, которые, с моей подачи, живут в головах у читателей. Кино не допускает иллюзий. Там они просто невозможны. Оно отпугивает своей реальностью и напоминает мне макеты комнат в мебельном магазине Блумингдейла. Зрителю не остается ничего, кроме как, раскрыв рот, таращить на экран глаза. На свете есть только один «Механический апельсин» Стенли Кубрика. На свете есть десятки тысяч «Механических апельсинов» Антони Берджеса. Ведь каждый читатель сам раздает роли, подбирает костюмы, ставит и оформляет спектакль у себя в голове. Правда, большим неудобством в писательской работе является то, что книга — штука не для всех. Многие и читать-то толком не умеют. Все, довольно сравнений. Ибо, как сказал один мой приятель в ответ на другую мою, по меньшей мере, странную теорию: «В этом есть все, кроме оригинальности». Хочу сказать пару слов об экранизации моей пьесы «С днем рождения, Ванда Джун». Это один из самых неудачных фильмов, и я рад, что он с треском провалился. В этом виноват режиссер, от которого обычно зависит все. Пример тому — «Бойня номер пять». Она изумительна, ведь ее ставил великий режиссер. Великий режиссер — это Джордж Рой Хилл. Случилось так, что я не имел ни малейшего отношения к сценарию «Бойни номер пять». Эту работу проделал за меня Стивен Геллер. И, надо сказать, проделал великолепно. Я не виделся с ним до выхода картины на экран. Он тоже писатель, и я спросил его, что ему больше нравится писать — романы или киносценарии? Он ответил, что больше любит писать романы — ведь они никогда не выходят из-под его контроля. И я рассказал ему, что говорил мне когда-то Билли Хикей, актер и мой друг, о пьесах для театра или кино: «Если ты не собираешься ставить то, что написал, лучше забудь о пьесе. Работа будет сделана только наполовину». Воистину так. Хочу сказать пару слов об американских комиках. В большинстве своем они виртуозны, они талантливы, как виртуозны и талантливы наши лучшие джазовые музыканты. На меня они оказали гораздо больше влияния, чем иные писатели. Когда меня спрашивают, кого в истории нашей культуры я ставлю превыше всех, я отвечаю: «Марка Твена и Джеймса Джойса». На самом же деле я сущий варвар, который больше всего обязан Лаурелу и Харди, Ступнейгелу и Баду, Бестеру Китону, Фреду Аллену, Джеку Бенни, Чарли Чаплину, Изи Эйксу, Генри Моргану и иже с ними. Они поднимали мой дух в Великую депрессию. И во все последующие депрессии. Когда Боб Эллиот и Рей Голдинг согласились работать в нашей постановке, я чуть не умер от счастья. Уинстон Черчилль и Шарль де Голль вместе взятые внушают мне меньшее восхищение. Cпециально для этих актеров я вписал в сценарий пару шуток, и они блестяще обыграли их. Мало того, они дурачились, даже когда камера не работала, и смешили меня так, что я уже и не надеялся провести остаток дней без смирительной рубашки. Кто-то из них сказал о матери Стони Стивенсона: «Она смахивает на благоденствующую паразитку». Когда их без задней мысли спросили, что любят астронавты в космосе, ответ не заставил себя ждать: «Сушеную сердцевину артишоков». И все в том же духе. Виват! Курт Воннегут Между временем и Тимбукту, или «Прометей-5» Действующие лица: СТОНИ СТИВЕНСОН — поэт, «астронавт поневоле» МИССИС СТИВЕНСОН — мать Стони ВАЛЬТЕР ГЕЗУНДХАЙТ — БАД УИЛЬЯМС — телекомментаторы, ведущие репорта о полете «Прометея-5» ПОЛКОВНИК ДОНАЛЬД ПИРАНДЕЛЛО, «ТЕКС» — начальник Службы контроля СЭНДИ ЭБЕРНЕСИ — телерепортер ДОКТОР БОББИ ДЕНТОН — евангелист-радикал БОКОНОН — философ, создатель «боконизма» ДОКТОР ПОЛ ПРОТЕУС — инженер, разрушивший Айлиумский компьютер ДОКТОР ХОННИКЕР — ученый, изобретатель Льда-Девять МИСС МАРТИН — его ассистентка ГЕНЕРАЛ — заказчик Льда-Девять ДИАНА МУН ГЛЭМПЕРС — женщина-диктатор ГАРРИСОН БЕРЖЕРОН — гений и атлет, государственный преступник НЭНСИ — служащая в салоне самоубийства «Нравственность» ЛАЙОНЕЛ ДЖ. ГОВАРД — клиент салона «Нравственность» ВАНДА ДЖУН — девочка, погибшая в свой день рождения ГИТЛЕР САДОВНИК С КЛАДБИЩА СОЛДАТ ПРОКУРОР ГЛУХОЙ СУДЬЯ ПОЛИЦЕЙСКИЙ РАБОЧИЕ СЦЕНЫ БАЛЕРИНА ПОВАР ТУЗЕМНАЯ ДЕВУШКА МАШИНИСТКИ , они же — ПЕСНОПЕВИЦЫ ПЬЯНИЦА «Прометей-5» Ведущий: Добрый день, Америка… Наконец настал тот день, когда мы объявим победителя, выигравшего Большой приз фирмы «Старт». Как вы знаете, «Старт» — это космическая пища для астронавтов. Конкурс поэм фирмы космической пищи «Старт»! Вот в этом доме живет наш победитель. Он еще не знает, что выиграл приз в конкурсе. Бутылку, пожалуйста… Спасибо, мисс «Старт». Мисс «Старт»: Вот она! Ведущий: Прекрасно! Прекрасно!.. Волнующий момент… я немного нервничаю, мы столько месяцев ждали. Дамы и господа! Победил… мистер Стони Стивенсон, Бульвар Харрисон, 12, Индианаполис. Индиана… Мы идем к вам, мистер Стивенсон! Звучит громкая музыка. Ведущий стучит в дверь. Вы только представьте, дамы и господа, через несколько минут в этом обычном, скромном американском доме, в окружении обычных, скромных американцев вы увидите человека, который победил в конкурсе поэм фирмы космической пищи «Старт», питательные препараты для астронавтов и Службы контроля». Сейчас мы вручим ему Большой приз — путешествие в Хроно-Синхластическую Инфундибулу. Вот наконец и он… Миссис Стивенсон: Кто там? Ведущий: Простите, мадам… Миссис Стивенсон: Нет, благодарю, нам ничего не нужно. (Закрывает дверь.) Ведущий опять стучит. Ведущий: Мадам, простите… Вы меня не поняли. Могу я поговорить с вами? Мы ведем прямую трансляцию… Миссис Стивенсон: О господи! Ведущий: Здесь живет мистер Стони Стивенсон? Миссис Стивенсон: Да… Ведущий: В таком случае, можно его видеть? У нас к нему очень важное дело. Миссис Стивенсон: Стони! Голос Стони: Что тебе, ма? Миссис Стивенсон: Здесь тебя кто-то спрашивает… Ведущий: Через несколько минут, господа, волшебная сила телевидения… Волнительно… Вот он, вот он… Стони (спокойно, кротко): Здрасьте. Ведущий: Привет! Добрый день!.. Вы мистер С. Стивенсон? Стони: Да, я… Стони Стивенсон. Ведущий: Стони Стивенсон, поздравляю! Простите, мамаша. Сейчас мы объявим вам, Стони, нечто очень важное. Вы победили! Выиграли Большой приз в конкурсе поэм фирмы космической пищи «Старт». Америка, ликуй! Вот твой победитель — Стони Стивенсон! Сверкают фотовспышки. Играет марш. Слышны приветственные крики толпы. Стони ведут к машине. Миссис Стивенсон: Стони! Стони, вернись! Стони смотрит на нее из машины. Титр: МЕЖДУ ВРЕМЕНЕМ И ТИМБУКТУ. Космическая фантазия по произведениям Курта Воннегута. Гезундхайт: Перед вами — Вальтер Гезундхайт… Уильямс: …и бывший астронавт Бад Уильямс-младший… Гезундхайт: …которые отсюда, из Службы контроля Центра космических полетов, будут рассказывать вам обо всех волнующих моментах полета «Прометея-5». Уильямс: Именно так. Гезундхайт: Три месяца назад мистер Стони Стивенсон узнал от службы общенационального телевидения о том, что выиграл приз в конкурсе космических поэм. Уильямс: Прекрасное произведение! Гезундхайт: Так вот. С тех пор он прошел чрезвычайно насыщенный курс испытаний для астронавтов. Через несколько минут мы с вами станем свидетелями… «Прометей-5» с астронавтом Стони Стивенсоном на борту стоит на стартовой площадке, и мы вместе с вами отсчитываем последние минуты перед стартом. Уильямс: Очень напряженный момент, Уолтер… Гезундхайт: Да-да, Бад. Вы превосходно заметили. «Напряженный» — именно то слово! Оно больше всего соответствует моменту. Астронавт Стони Стивенсон находится там, наверху, в ракете, и ждет старта в Хроно-Синхластическую Инфундибулу. Уильямс: Уолтер, насколько мне известно, у нас есть связь с капсулой, в которой находится астронавт Стони Стивенсон. Почему бы нам не спросить его, что он чувствует в эти последние минуты перед стартом… В кадре — ракета на стартовой площадке. Гезундхайт: Хорошая мысль, Бад… Хорошая мысль!.. Соедините нас со Стони Стивенсоном… Астронавт Стони Стивенсон? На связи Вальтер Гезундхайт и бывший астронавт Бад Уильямс. Вы нас слышите? Долгая пауза. По монитору бегут волны. Уильямс: Вы слышите его, Уолтер? Гезундхайт: Даже не вижу… Прошу прощения, кажется, кое-какие неполадки в системе связи с капсулой. Для тех, кто только что настроился на нашу волну: обратный отсчет для старта «Прометея-5» временно приостановлен на шестидесятой секунде. Бад… вы ведь летали на «Прометее-1» и «Прометее-3»? Уильямс: Летал. Гезундхайт: Вот что я хотел спросить… Как относитесь вы, прекрасный, технически подкованный специалист, к тому, что человек, отправляющийся в космический полет, на досуге сочиняет стихи? Уильямс: Прежде всего Стивенсон — натура эмоциональная. Поэтому, вероятно, сумеет точно описать все, что увидит… Но если дела пойдут так, как на «Прометее-3»… Гезундхайт: Вы имеете в виду звон в посадочном модуле? Уильямс: Звон был буквально везде, а силы тяжести не было вовсе. Но когда я узнал, что собираются запустить человека через Дугу времени, через Хроно-Синхластическую Инфундибулу, я сказал себе: «Может быть, лишь поэт способен описать такое». Гезундхайт: Для космоса не существует земных определений… Уильямс: Если вы помните, я стал в тупик, когда захотел описать ландшафт Марса. Гезундхайт: Вы сказали, что он напоминает дорожку к дому у вас в Далласе. Уильямс: Да, тогда мне так показалось. Поэтому если бы меня послали через Дугу времени… Гезундхайт (в сторону): Через Хроно-Синхластическую Инфундибулу… Уильямс: Так вот. Вряд ли я смог бы что сказать. Гезундхайт: То есть? Уильямс: Мы посылаем человека через Дугу времени… Гезундхайт (в сторону): Через Хроно-Синхластическую Инфундибулу… Уильямс: …и он рассеется не только в пространстве, но и во времени! Он побывает в сотне мест. Невозможно даже представить где. Гезундхайт: Бад… Какой курс тренировок прошел астронавт Стивенсон во время подготовки к полету? Уильямс: Знаете, Уолтер, он тренировался очень усердно. А критерий у нас, в Службе контроля, один — универсальность. Гезундхайт: В Службе контроля воздух буквально пропитан универсальностью… В кадре сверкающий контрольный экран. Крупный план руки, поворачивающей переключатель. Рядом надпись: «Зажигание». Крупный план потного лба. Крупный план глаз, двигающихся справа налево. Уильямс: Здесь нужен особый человек — сильный духом, честолюбивый, искусный, интеллигентный, прямой, знающий… Многие качества требуются для работы в Службе контроля. Отсюда будут следить за жизнью астронавта Стивенсона, здесь каждый удар его сердца, каждый вздох, каждое сокращение кишечника будут обработаны компьютером. Универсальность — таков своеобразный девиз замечательного персонала Службы контроля! Гезундхайт: Я вижу, связь с ракетой налажена. Алло, Стони!.. Шум и неясное изображение на экране. Шум усиливается. Да-а, непростые люди летают в космос, становятся первооткрывателями неведомого. Люди из Службы контроля поистине вне конкуренции. Звучит нежная, красивая мелодия. Голос Текса: Геологи, физики, электрики, медики, химики, испытатели, военные летчики, армия и флот! А теперь — поэт Стони Стивенсон. Он и вместе с ним огромный персонал Службы контроля! Гезундхайт: Пока мы ждем связи с нашим астронавтом, с удовольствием представим вам миссис Стивенсон, маму Стони. Она бодрствует вместе с нами здесь, в Службе контроля. Бад… Уильямс: Вы можете гордиться своим сыном, Миссис Стивенсон. Миссис Стивенсон: Мне все кажется, здесь какая-то ошибка. В нашей семье никто еще не получал призов. Уильямс: Рад сообщить вам, миссис Стивенсон, и всем американцам, что сегодня утром Стони удостоен звания почетного рядового Вооруженных Сил Соединенных Штатов. Миссис Стивенсон: А что это означает? Уильямс: Разве это не прекрасно? Миссис Стивенсон: Дядюшка Джордж ни в жизнь не поверит… Уильямс: Когда Стони был малышом, думали ли вы, миссис Стивенсон, что в один прекрасный день он полетит в космос? Миссис Стивенсон: Он был без ума от скороварки. Все играл в нее, завинчивал, отвинчивал… Клал туда разные вещи… мраморные шарики, игрушечную пожарную машину… Уильямс: Мда. Миссис Стивенсон: А теперь его самого завинтили… Уильямс: Хочу сказать, что он из простой американской семьи, но, конечно, не обычный американский астронавт, не так ли? Миссис Стивенсон: Это как посмотреть. Да, мы обыкновенные американцы. Отец Стони покончил с собой. Я три раза выходила замуж. Один раз — счастливо. Уильямс: Это был отец Стони?.. Миссис Стивенсон: Фред К. Бонзер. Пауза. Уильямс: Стони вырос на Среднем Западе… Миссис Стивенсон: В Индианаполисе… Уильямс: Насколько я понимаю, в простом хужерском доме…. Миссис Стивенсон: Родственнички провели нас с гостиницей «Холидей». Ну и скандал был! Уильямс: А почему жителей Индианы называют хужерами? Меня всегда это интересовало… Миссис Стивенсон: Да кто его знает… Пауза. Уильямс: Итак, корнями Стони Стивенсон уходит в землю Индианы… Миссис Стивенсон: У него участок на кладбище в Бруклине. Уильямс: То есть? Миссис Стивенсон: Фред К. Бонзер, мой третий муж, получил этот участок в наследство от своего богатого дядюшки и подарил его Стони, когда тому исполнилось восемь лет. Уильямс: Подумать только! Пауза. Миссис Стивенсон: На празднике в гостинице «Холидей»… Уильямс: Поразительно… Миссис Стивенсон: Как раз перед тем, как газеты прознали о том, что родственнички приютили нас в гостинице, где с носа драли по тридцать долларов за ночь… Уильямс: Ну да… Миссис Стивенсон: Перед тем, как этот… Звук зуммера. Уильямс: Что за знаки вы мне подаете, Уолтер? Гезундхайт: Извините, Бад, что перебиваю. Давайте обратим внимание на полковника Дональда Пиранделло — Текса, голос «Прометея-5». Текс, я знаю, шли споры, надевать астронавту скафандр или нет. Вы пришли к какому-нибудь решению? Текс (появляясь на экране Службы контроля): Да, Уолтер. Вскоре после старта мы снимем с астронавта защитную одежду, иначе говоря — скафандр, и выведем этот скафандр в открытый космос. Во время полета он ему не понадобится. Астронавт Стивенсон будет питаться перекисью водорода с запахом апельсина. Разлагаясь, медленно усваиваемый кислород должен впитываться тонкой кишкой астронавта. Связь между капсулой и Службой контроля будет осуществляться ежеминутно. Кстати, Стони хочет, чтобы все узнали, как он сегодня счастлив и горд. Он рад, что летит в космос! Мы начинаем отсчет с шестидесятой секунды. Гезундхайт: Ну, с богом… (Нервно улыбается.) Мы прерываем трансляцию со стартовой площадки, чтобы рассказать вам о волнении у Южных ворот космодрома. Давай, Сэнди. В кадре — Сэнди и толпа демонстрантов. Сэнди Эбернеси: Говорит Сэнди Эбернеси. Я нахожусь у Южных ворот Службы контроля. Радикальный евангелист доктор Бобби Дентон и группа его сподвижников протестуют против полета «Прометея-5». Охрана с трудом сдерживает разгневанную толпу… Текс: Сорок пять. Сэнди Эбернеси: Доктор Дентон только вчера освобожден из федеральной тюрьмы, где отбывал девятидневное заключение за хулиганское поведение во время июньского марша бедноты… Уильямс: Тридцать секунд. Отсчет продолжается. Сэнди Эбернеси: Демонстранты отказываются уйти. Давайте послушаем, что они говорят. Дентон: Эти ученые возводят новую Вавилонскую башню. Долой! Долой обратные отсчеты! Толпа: Долой! Дентон: Ибо у нас есть свой собственный обратный отсчет для земного корабля господня. Знаете ли вы, что это? Толпа: Нет! Дентон: Хотите знать? Толпа: Да! Дентон: Это десять заповедей! Десять… Голос из Службы контроля: Десять… Дентон: Желаете ли того, что у ближнего вашего? Толпа: Нет! Голос из Службы контроля: Девять… Дентон: Девять! Лжесвидетельствуете ли? Толпа: Нет! Голос из Службы контроля: Восемь… Дентон: Восемь! Крадете ли? Толпа: Нет! Голос из Службы контроля: Семь… Дентон: Семь! Прелюбодействуете ли? Толпа: Нет! Голос из Службы контроля: Шесть… Дентон: Шесть! Убиваете ли? Толпа: Нет! Бад и Вальтер. Пять… Дентон: Пять! Почитаете ли отца своего и мать? Толпа: Да! Текс: Четыре… Дентон: Четыре! Помните ли день субботний? Толпа: Да! Текс: Три… Дентон: Три! Произносите ли имя Господа Бога вашего всуе? Толпа: Нет! Бад и Вальтер. Два… Дентон: Два! Сотворяете ли себе кумира? Толпа: Нет! Текс: Один… Дентон: Старт!! Миссис Стивенсон: О-о-о! Старт!! В кадре — ракета на стартовой площадке. Все спокойно… Гезундхайт: Старт?! Голос из Службы контроля: Показания приборов отсутствуют… Нет… вот они… Снимайте данные. Все в порядке. Ракета стартует. Текс: Все бортовые системы корабля работают нормально… «Прометей-5» покинул стартовую площадку… Отлично. Максимальное ускорение дельта… Сгорание оптимальное… Герметизация не нарушена… Старт отсюда выглядит просто великолепно! Гезундхайт: Ну, все в порядке. Осуществлен успешный запуск «Прометея-5»! Исторический день! Человек отправляется в космос, чтобы найти смысл жизни. Со скоростью двадцать восемь тысяч миль в час Стони Стивенсон несется к Хроно-Синхластической Инфундибуле. А это и есть Дуга времени, где астронавт Стони Стивенсон найдет ответ на вопрос о смысле жизни. В кадре — празднество в Службе контроля. Хор поет «Хороший добрый парень». Звуки празднества, потоки шампанского. Гезундхайт (голос за кадром): Что вы думаете, Бад, об астронавте Стони Стивенсоне и запуске «Прометея-5»? Уильямс (голос за кадром): Думаю, Уолтер, все путем! Запуск не обманул наших ожиданий…Нет, сэр, не обманул. Гезундхайт: Сегодня у всех большой день, не правда ли? Уильямс: Да, им хорошо. Они это заслужили. Гезундхайт: Хорошо. (Смеется.) Им хорошо. Уильямс: Они это заслужили. Хор поет «Хороший добрый парень». Гезундхайт (смеется): Закажем-ка себе шампанского. Персонал Службы контроля поднимает бокалы за Стони. Музыка стихает. Наплыв на одинокую ракету в космосе. Текс: Приборы показывают полный порядок. Дыхание, сердце, кровяное давление, кислород, влажность, давление в кабине — все указывает на хорошее самочувствие астронавта. Стони (тихо, оправившись от шока): Я не умер… Текс: Нет, все в порядке… в порядке. Зарегистрирован избыток влаги на скафандре. Стони: Ага, вот-вот. Текс: Вы тоже это заметили? Стони: Ага. Текс: Как вы считаете, что это? Стони: Меня вырвало. Текс (смеется): Какая досада, вот этого мы не учли. На экране надпись: «Июнь». Играет музыка, затем постепенно стихает. Текс: Вам осталось тысяча двести миллионов миль. По последним подсчетам, вы должны достичь Хроно-Синхластической Инфундибулы через три месяца, четыре дня, тринадцать часов, три минуты и семь секунд. На экране надпись: «Август». Опять звучит музыка, затем стихает. Миссис Стивенсон: Стони… Стони: Ма? Это ты? Как хорошо — знакомый голос. Миссис Стивенсон: Ты храбрый мальчик, Стони. Я горжусь тобой… и тетя Алиса, и кузина Брюс тоже. Миссис Мейерс — та, что живет на нашей площадке, — пригласила тебя к обеду, когда ты вернешься. Стони: Поблагодари ее от меня, мама. Гезундхайт: Мамаша Стивенсона все еще в Службе контроля, Бад. Уильямс: Да, Уолтер. Она просто поселилась здесь. Гезундхайт: В трудную для сына минуту мать находится подле него. Уильямс: За датчиками она поставила кровать, на спинках стульев развесила салфеточки. Гезундхайт: Чудесная женщина, Бад. На экране надпись: «Сентябрь». Музыка. Текс: Скажите, Стони, вам не хочется сочинять стихи? Стони: Хочется. Для начала я написал сестину. Текс: Сестину? Для меня поэзия — это лишь реклама крема для бритья. Стони: В сестине шесть строф, в каждой — по шесть строк… в строках — по шесть слов, каждый раз в различном сочетании. Я решил взять слова человека, впервые ступившего на Луну: мой, шаг, это, шаг, всего, человечества. Порядок слов в следующем стансе будет такой: шаг, мой, всего, человечества, это, шаг. В третьем будет так: шаг, это, человечества, всего, шаг, мой. В четвертой: это, человечества, шаг, всего, мой, шаг. На экране сменяют друг друга надписи: «Октябрь», «Ноябрь». Гезундхайт: Перед вами — Вальтер Гезундхайт: С Рождеством вас!.. Уильямс: …Бад Уильямс-младший. Гезундхайт: Продолжаем нашу сагу о «Прометее-5». Рядовой Стони Стивенсон приближается к ядру Дуги времени со скоростью двадцать восемь тысяч миль в час. На экране надпись: «Тихая ночь, святая ночь». Текс: Он исчезает… исчезает… Я потерял его… потерял его. Гезундхайт: Сегодня минуло шесть месяцев с того дня, как Стони Стивенсон отправился в свое великое путешествие. По мере того как он удаляется от Земли, связь с ним становится все слабее. По нашим подсчетам, пришел час, когда Стони должен войти в Хроно-Синхластическую Инфундибулу… Он может быть везде и нигде. Корабль в столбе пламени летит все быстрее и быстрее. Слышен ужасающий вой. Цвета-кружения… водяные капли, движущиеся в танце… Стони, взмахнув руками, искривляется, будто рассыпается на молекулы. На экране появляются шесть подобий Стони: три движутся в такт друг другу и три — не в такт. Музыка: диксиленд. Вновь возникает Стони, на этот раз он танцует со своим двойником. Стони — I: Кто ты? Стони — II: А ты? Стони: Это ошибка… О-о, какая ошибка. Миссис Стивенсон: Стони, ты меня слышишь? Слышишь меня, сынок? Я твоя мама. Стони — I: Тебе сказали, что будет так? Стони — II: Мне сказали, что я могу вернуться на Землю в настоящее или будущее, но не в прошлое… Гезундхайт: Наверное, теперь никто не может сказать, когда мы вновь увидим капрала Стони Стивенсона… Уильямс: Да, если только… Камера отъезжает, и мы видим Стони, лежащего на берегу острова Сан-Лоренцо. Стони: Я все еще не умер? Гезундхайт: Стони пишет там космическую поэму. Уильямс: Надо же! Гезундхайт: Он решил взять за основу бессмертные слова человека, впервые ступившего на Луну. Уильямс: Поистине патриотические слова, Уолтер. Гезундхайт: «Мой шаг — это шаг…». Уильямс: Нет. по-моему, так: «Широкий шаг человека — огромный скачок человечества». Голос Стони: Я еще не умер? Гезундхайт: «Один шаг человека два шага человечества». Вроде бы так. Уильямс: «Один шаг человека — два шага человечества»? Оригинальностью это не отличается. Гезундхайт: Нет, кажется: «Шаг по Луне для человека…» Уильямс: Там не было никакой Луны, Уолтер. Не было… Гезундхайт: «Я, человек, делаю этот шаг…» Уильямс: Вот теперь, похоже, так. Гезундхайт: «…в надежде, что все человечество запомнит эту минуту…». Уильямс: «…истории…». Гезундхайт: Так он сказал про два шага? Уильямс: Вспомнил! Он сказал так: «Шаг человека и огромный шаг человечества». Жители Сан-Лоренцо приветствуют Стони. Боконон: Добро пожаловать на остров Сан-Лоренцо. Счастлив ли ты? Стони (оглядываясь вокруг): Поживем — увидим. Боконон: Достойный ответ. Мы выловили тебя из моря. Все в порядке? Стони: Надеюсь. Боконон: Хорошо. Позволь представиться. Я Боконон, автор «Книг Боконона». А это мои ученики. Стони: Меня зовут Стивенсон. Можно просто Стони. Боконон: Ты мне интересен. Кажется, мы с тобой из одного карасса. Меня самого выбросило на этот остров сорок семь лет назад. И это — главный вин-дит моего сам-а-ки-бо. (В руках у Боконона книга.) Вижу, ты не боконист. Пойдем, я научу тебя. Музыка, голоса, поющие каллипсо. «Птица летает. Тигр охотится. Человек сидит и думает, Ему знать хочется. Птица летит в гнездо. Тигр ищет ночлег. Мы говорим себе: «Все понял человек» [1] . 1 Перевод Р. Райт-Ковалевой. Боконон: Эти люди, мои дети, занимаются боко-мару — лучшим видом любовной игры… любви без неистовства. Будьте счастливы, дети мои, Боконон с вами. Мы, боконисты, верим, что человечество разделено на ячейки, которые выполняют Господню волю, не ведая что творят. Такая ячейка называется карасc. И вот ты оказался здесь, выполняя Господню волю, не ведая цели… Ты и я — члены одной ячейки, одного карасса. Добро пожаловать в ячейку! Стони: Благодарю. Боконон: Когда меня выбросило на берег этого острова, я увидел людей, подавленных бедностью и политическими репрессиями. И я дал им религию безобидной лжи. Ты видишь, они счастливы. Стони: Может ли полезная религия строиться на лжи? Боконон: Когда правда ужасна, она становится врагом. Шум летящего вертолета. Стони (бежит, кричит): Что это? Боконон (продираясь сквозь кусты): Забыл тебе сказать: моя религия вне закона. Правительство хочет уничтожить меня. Не волнуйся. Здесь это обычное дело. Туземцы бегут, едва уходя от преследователей. Солдат: Выходите, эй, где вы там? Выходите! Куда они все подевались! Убежали. Где прячутся эти уроды? Вот черт, одни москиты… Боконон: Не волнуйся, сын мой. Мы в безопасности. Стони, Боконон и туземная девушка прячутся в кустах. Стони (все еще шепотом): Простите, господин Боконон, а почему ваша религия вне закона? Боконон: Это моя идея. Мне казалось, что религиозная жизнь моих детей обретет больший смысл. И действительно было так. Вначале. Стони: А потом? Боконон (нахмурившись): Президентом на острове был мой друг. Он принял игру. Это ведь была игра. Мы решили, что наказанием за исповедование религии станет… смерть на крюке. Стони: О господи!.. Боконон: И ни один человек не умер на крюке. Мы усердно распространяли слухи, угрожали. А потом… мы с президентом рассорились. Стони: Вы любили его? Боконон: Он был моим лучшим другом. Из нашей жизни на острове он сделал подлинный театр. Он играл жестокого тирана в городе, а я смиренного святого из лесов. Это ведь совсем невинный обман, но он был нужен, чтобы отвлечь людей от их скотского существования. И все шло прекрасно, пока… Стони: Пока людей и вправду не стали… казнить?.. Боконон (грустно кивает): Да. Они сидят, погруженные в свои мысли. Звучит грустная музыка. Урок из всего этого таков: надо быть очень осторожным, играя кого-либо… ибо, однажды проснувшись, можешь перепутать реальность с игрой. Зыбкое изображение Стони исчезает. Стони: О-о-о! Голос туземной девушки: Он исчез! Голос Боконона: Да… Он оставался с нами сколько мог. Гезундхайт: «Один шаг человечества и…». Как интересно… Голос Стони: Подождите! Да подождите же! Подождите! Уильямс: Дорожка к дому напоминает мне о Марсе… Гезундхайт: Ну да. Уильямс: А ведь раньше я не замечал, что дорожка красного цвета. Гезундхайт: Понятно… Уильямс: Надо мной теперь смеются, а ведь я прежде и не замечал, что она красного цвета. Гезундхайт: Я не смеюсь над вами. Уильямс: Знаю. Но мы считаем Марс красным, и потому… Гезундхайт: Позвольте спросить. Когда вы купили дом, дорожка была красной? Уильямс: Да, сколько я там живу, столько она и красная. Вот так. У нас там не так уж много красных дорожек. Гезундхайт: А обычно дорожки другого цвета? Не хочу надоедать вам, но почему вы не поменяли ее? Уильямс: А зачем? Мы просто не обращали на это внимания. Гезундхайт: Конечно, по-моему, это не так уж важно. В кадре — идущий человек… человек идет быстрее, еще быстрее… бежит на камеру… бежит так быстро, как только может, в полном отчаянии. Замедленная съемка. Слышно тяжелое дыхание… Человек задыхается. Он кричит от страха… Мы слышим, как бьется его сердце. Прокурор: Государство против Пола Протеуса. Протеус кончил университет после Второй промышленной революции, удостоен звания бакалавра инженерии и управления. По слухам, принадлежит к революционной организации Серые рубашки. Захвачен на прошлой неделе при попытке вывести из строя Айлиумский контрольный компьютер. (Голос прокурора разносится эхом.) Подсудимый, вы обвиняетесь в тайном саботаже, в подстрекательстве к мятежу и незаконном переходе границы. Вы продолжаете отрицать свою виновность в вооруженном мятеже и государственной измене? (Стучит молотком, эхо долго не затихает.) Наплыв. Музыка. Крупный план проводов, прикрепленных к человеческому телу. Крупный план булавок, проколовших тело. Крупный план электродов, прикрепленных к пальцам, к мочке уха, микрофона, прикрепленного к груди… Голая грудь. Подсудимый лежит на столе, к нему подсоединен электронный детектор лжи. Судьи стоят с поднятыми вверх руками, среди них — Стони. Поклянитесь, что во всех случаях вы вынесете приговор по справедливости, как диктуют закон и факты. И да поможет нам Бог! Судьи, присяжные: И да поможет нам Бог! Стони: И да поможет мне Бог! Прокурор: Садитесь… Подсудимый, считаете ли вы совершенное вами началом военных действий против своей страны, а также государственной изменой? Пол Протеус: Верховная власть в государстве должна принадлежать людям, а не машинам. Мы ведем войну против засилья машин во имя человека. Прокурор: Кто вы? Спятивший патриот или просто оголодавший революционер? Пол Протеус: Я всего лишь желаю блага моей стране. Прокурор: Это полуправда. Я требую полной правды. Пол Протеус: Это правда. Члены суда переговариваются друг с другом. Прокурор: Тише! Тише! Пол Протеус: Я настаиваю на проверке этой машины. Члены суда возбужденно шепчутся. Голос прокурора: Внимание, внимание. Сейчас судебный техник проверит схему детектора. Стони: Простите, вы не скажете, что здесь происходит? В чем обвиняют этого человека? Что он сделал? Какой это век? Это Земля? Глухой судья (со слуховым аппаратом): Спросите кого-нибудь другого. Я не расслышал доброй половины… Надо бы заменить батарейки. Стони: Простите, простите. Глухой судья: Меня спрашивают, голосую ли я за смертную казнь, но забыли спросить, слышу ли я. (Смеется.) Стони: Ваша честь… Прокурор (подходит к Стони). Это что такое? Стони: Пожалуйста, ваша честь, скажите, какое сегодня число. Прокурор: Во что вы одеты? Вы что, не слышали, что в суд полагается являться в галстуке, костюме и мантии? Стони: Нет, сэр… Прокурор: Если вы и завтра явитесь сюда в таком виде, я буду вынужден считать это неуважением к суду. Должность судьи пожизненная, а вы являетесь одетый как представитель низших классов. Вы бы хотели, чтобы вас судил представитель низших классов? Стони: Ни за что на свете! Прокурор: И подстригитесь!! Стони: Простите, сэр, не скажете ли, какое сегодня число? Прокурор: Как вы смеете прерывать заседание суда подобным вопросом? Стони: Я вдруг подумал: может быть, сегодня мой день рождения. Прокурор (с недоверием): Ваш день рождения?! Глухой судья: День рождения?! Я люблю дни рождений! (Поет, к нему присоединяются члены суда.) С днем рожденья, с днем рожденья, С днем рожденья, наш собрат… Прокурор: Тише! Тише! Займемся делом. Опустите экран. Покажите фильм номер тринадцать. Экран опускается позади подсудимого, на нем появляются титры: «Земля Обетованная». Идут кадры мультипликационного фильма. Ведущий (на экране): Прекрасная жизнь у нас, не правда ли? Что скажешь, Джонни Как-Все? Но задумывался ли ты над тем, что обеспечивает тебе и твоим близким такую прекрасную жизнь? Ответ прост: современные машины и наши промышленные системы. Джонни: Какие умные, длинные слова. Что они значат для меня, паренька Как-Все? Ведущий: Я тебе сейчас все объясню, Джонни: Наши автоматические системы делают тебя богаче Цезаря, Наполеона и Генриха VIII вместе взятых. Пойми, за все свое состояние и со всем своим войском Карл Великий не смог бы получить один-единственный транзисторный приемник, не говоря уж о страховании здоровья, пособии, получаемого тобой, Джонни, от работодателей. Джонни: Мне и в голову не приходило посмотреть на все с этой стороны. Господи! Здесь есть над чем призадуматься… Ведущий: Но это еще не все, Джонни. Благодаря этим системам цивилизация достигла головокружительных высот! Она оставила позади все самые смелые мечты прошлого. (Звучит «Боевой гимн республики», сначала тихо, потом громче.) Мы производим в тридцать один и семь десятых раза больше телевизоров, чем весь остальной мир. Семьдесят семь процентов всех автомобилей в мире. Восемьдесят три процента мирового производства кондиционеров. (Кричит, чтобы перекрыть музыку.) Восемьдесят пять процентов косилок для травы. Девяносто шесть процентов вертолетов. Девяносто восемь процентов аэросаней. Девяносто девять и девять десятых процента… (Голос тонет в грохоте музыки.) Прокурор: Надеюсь, суд примет это во внимание. В кадре — судьи… Некоторые из них спят, вяжут, играют в карты. У Стони сонный вид. Начинает валить зеленый дым, судьи кашляют, кричат… Стони пробирается сквозь толпу кашляющих стариков и сталкивается с Прокурором, который кричит ему сквозь ужасающий грохот сломавшегося детектора и вопли подсудимого: «Выдерните вилку!.. Ради бога, выдерните вилку… Выдерните вилку!» Детектор в клубах зеленого дыма. Стони находит шнур и, держась за него, идет на крики. В кадре — Стони. Он стоит на тротуаре и спрашивает у прохожих десять центов. Останавливается только пьяница. Стони: Простите… Простите… Нет ли у вас десяти центов позвонить? Мисс, простите, пожалуйста… можно вас спросить? Я астронавт и должен позвонить в Службу контроля. Понимаете, они предусмотрели все, кроме десяти центов… Не дадите ли десять центов человеку, прошедшему через Хроно-Синхластическую Инфундибулу? Пьяница (приняв слова Стони близко к сердцу): Не слышал я грустнее истории. (Протягивает Стони мелочь, но рассыпает деньги по тротуару.) Не слышал я грустнее истории. Стони: Большое спасибо. Благодарю вас. Пьяница: Паренек, эх, паренек! Не слышал я грустнее истории. (Начинает плакать.) Не слышал я… эх, паренек… Голос Службы контроля: Алло. Стони: Привет! Можно попросить Текса? Голос Службы контроля: Ага. Минутку. (Тексу.) Текс, это тебя. Текс: Текс слушает. Алло, кто это? Стони: Это я, Стони Стивенсон. Текс: Стони! Куда ты, к черту, подевался?!! Персонал Службы контроля оживленно переговаривается. Стони: Я в… э-э… (Читает название на телефонной будке.) Ске-нек-те-ди. А-а! Скенектеди. Я в Скенектеди. Внезапная паника в Службе контроля — система связи портится. Взволнованный голос: Смотрите, он исчез с экрана! Текс: Рядовой Стивенсон! Голос Службы контроля: Он капрал. Текс: Капрал Стивенсон! Слушайте мой приказ. Я запрещаю вам появляться на Земле! Возвращайтесь в космос! Стони: Сэр, я не волен над собой. Хорошо еще, что я могу по своему желанию справлять нужду. Текс (персоналу Службы контроля): Слушайте! Он ушел из-под контроля. Есть здесь кто-нибудь, кто скажет, как вернуть его в открытый космос? Возбужденный гул голосов. Ну же, кто-нибудь, думайте, только побыстрее! (Обращаясь к Стони.) Капрал Стивенсон! Можете вы послать Землю к чертовой матери и вернуться в открытый космос? Стони: Сэр, я ничего не могу поделать. Кажется, я путешествую по своим кошмарам… и по светлым снам. Хотя почему все, кого бы я ни встретил, говорили по-английски? В своей жизни я не видел ничего, кроме Америки. Почему же все такое американское? Сэр, я должен сообщить вам… здесь, в Скенектеди, творится что-то очень странное. Только что здесь было лето, а теперь подморозило. И еще, сэр. я вдруг начал засыпать. Сэр. я… Изморозь покрывает телефонную будку. Стони зевает и после тщетных попыток открыть глаза засыпает. В кадре — Стони, спящий на хирургическом столе в холодильной камере. Д-р Хонникер: Я ничего не понимаю, мисс Мартин… Как он сюда попал? Мисс Мартин: Не знаю, доктор. Здесь какая-то тайна. Стони (просыпаясь): Мама? Д-р Хонникер: Вы уверены, что это не тело великого человека? Мисс Мартин: Я проверяла и перепроверяла… Все они здесь — Трумэн Капоте, Джулиус Ла Роза, Генри Киссинджер… Д-р Хонникер: Когда он оттает, привезите его ко мне. Посмотрим, может быть, он вспомнит, кто он такой. Мисс Мартин: Хорошо, доктор. Стони: Мама? Мисс Мартин: Я не твоя мама. Все будет хорошо. Садись… малыш. Стони: Малыш… Телефонная служба в Скенектеди… Мисс Мартин: Не бойся. Это Лаборатория Бессмертия доктора Хонникера. Вставай сынок. (Помогает ему надеть шубу.) Мы тебя разморозили, теперь тебе будет хорошо и тепло. Голос: Доктор Сароян, закажите в спермофонде вытяжку номер триста восемь. Доктора Сарояна в спермофонд! Стони сидит в инвалидном кресле, которое везет мисс Мартин. Мисс Мартин: Ну вот, малыш, мы и приехали. В кадре — Хонникер и генерал в Лаборатории, рядом с телами, зашитыми в мешки. Генерал: Доктор, вы должны это сделать… Это крайне важно. Черт возьми, доктор, вы же знаете о замораживании больше, чем кто-либо другой. Я хочу попросить вас придумать, как заморозить поля сражений, чтобы американским солдатам больше не пришлось воевать в грязи. Д-р Хонникер: Вы забыли о вечной зиме. В России, например, зимы на удивление хороши. Почему вы не объявляете войны странам с холодным климатом? Лапландцам там, эскимосам, финнам… Мисс Мартин: Мы у дверей Лаборатории доктора Хонникера. Не пугайся того, что увидишь. Доктор Хонникер помогает умирающим великим людям. Он сохраняет их до тех пор, пока не изобретут средства от болезней. Мы их замораживаем, так они и висят. Генерал: Подумайте, доктор. Сделайте то, о чем я вас прошу, и мы вам хорошо заплатим. Мы завтра же можем начать разработку программы. Сколько вы хотите? Миллион? Два? Д-р Хонникер: Как просто заработать на убийстве… а ведь мне нужно каких-нибудь две-три тысячи на заморозку лучших умов нашего времени. Мисс Мартин: Доктор Хонникер — необыкновенный человек. Он очень занят, но тем не менее хочет задать тебе пару вопросов. Ты наш таинственный незнакомец. Стони (постанывает): О-о… Мисс Мартин вкатывает кресло, в котором сидит Стони, в Лабораторию, где разговаривают Хонникер и Генерал. Генерал: Надеюсь, на оборону денег не пожалеют. Да-да, черт возьми. Человек — пушечное мясо. Войны будут всегда, и победившей стороной станет та, что уничтожит больше людей другой стороны. И все хотят быть победившей страной. Не так ли? Д-р Хонникер: Глупости. Генерал: Но это так. Мисс Мартин: Простите, доктор, вот и мы. Д-р Хонникер: Ах да… Кто вы такой? Стони: По-моему, снежный человек. Д-р Хонникер: Вы давали согласие на замораживание? Стони: Понятия не имею. Д-р Xонникер: Вы когда-нибудь делали взнос в спермофонд? Стони: Если и делал, то очень небольшой. Звонит колокольчик. Д-р Хонникер: Что там еще? Мисс Мартин: Хор девушек. Генерал: Хор девушек? Девушки входят с пением гимна «Радость мира». Главная песнопевица: Хор машинисток из третьего корпуса желает вам и вашим близким счастливого Рождества. От Энн, Белинды, Джоан, Гленди, Сьюзенн и всех девушек машбюро. Д-р Xонникер: Счастливого Рождества! Хор поет «О светлый город Вифлеем». Генерал (шепотом): Доктор, может быть, вернемся к нашему разговору? Д-р Хонникер: Я подумал. Существует множество способов заморозить воду. Видите ли, лед образуется вокруг ядер — зародышей, как мы их называем. Теперь представьте себе один зародыш с температурой плавления сто сорок градусов по Фаренгейту. Назовем его Лед-Девять. Девушки поют «Колокольный звон». (Обращаясь к хору.) Тише! Девушки продолжают петь, только очень тихо. Генерал: Какое это имеет отношение к нашему делу? Д-р Хонникер: Видите ли, генерал, при температуре плавления сто сорок градусов все превращается в камень. Генерал: Кажется, я начинаю понимать. Д-р Xонникер: Вот и чудесно. Грязь… Стони: Грязь? Д-р Хонникер: Генерал хочет пойти в наступление на грязь. Она больное место пехоты. Только представьте себе морскую пехоту в болоте, в богом проклятой трясине… с машинами, танками и гаубицами, завязшую в зловонии и тине. Что делать? Стони: По-видимому, у них есть вертолеты? Д-р Хонникер: Предположим, у одного из солдат есть с собой капсула с зародышем Льда-Девять… Стони: Льда-Девять? Д-р Хонникер (увлеченно кивая головой): И предположим, что этот солдат бросит зародыш в ближайшую лужу… Мисс Мартин: Лужа замерзнет. Д-р Xоиникер: А вся грязь вокруг лужи? Стони (неуверенно): Тоже замерзнет? Д-р Хонникер: А все лужи в замерзшей грязи? Генерал: Они замерзнут! И морская пехота восстанет из болота и двинется вперед. Отлично, доктор. Это как раз то, что нужно. Подождите, об этом еще узнает Пентагон! Это станет величайшим открытием со времен изобретения воздухоплавания… С Рождеством, девочки! Хор девушек поет «С Рождеством вас поздравляем» и с песней выходит. В понедельник я дам вам знать, сколько смогу ссудить на опыты. Знаете, доктор, еще до того, как встретиться с вами, я догадался, что вы — новый Эйнштейн. (Выходит, напевая «Гимн морских пехотинцев».) Лицо Стони превращается в голубую маску. Оно вращается вокруг своей оси. В кадре — Служба контроля, телевизионная передача продолжается. Гезундхайт: После перерыва сообщений из открытого космоса мы продолжаем… Бад, думаю, вы, как наш постоянный эксперт, в состоянии ответить на несколько вопросов, присланных в Службу контроля зрителями из всех уголков нашей страны… Уильямс: Само собой, Уолтер. Гезундхайт: …если, конечно, нам удастся вас уговорить. Итак, вот первое письмо. Прислала его маленькая Сюзанночка. Ей девять лет, живет она в Кеноше, штат Висконсин. Она пишет: «Я люблю Стони. Он милый. Есть ли у него подружка?» Уильямс: Нет… Во всяком случае, не было. Гезундхайт: Из Сан-Франциско, от мистера Р. Л. Он спрашивает: «Когда Стони…» Дальше неразборчиво. Уильямс: «Бреется», — наверное, так. Пережиму мы все должны бриться один раз в день. Так же как в определенное время принимать пищу и делать все прочее. Гезундхайт: Прекрасно. Теперь скажите, когда вы летали в космос, было ли у вас любимое блюдо? Уильямс: Да, я любил сушеную сердцевину артишоков. Индюшка в сливках тоже была очень недурна… На экране появляется искаженное изображение Стони. На него направлен револьвер. Полицейский (обращаясь к Стони): Не дури, парень. Я стреляю не хуже других. Звук выстрела. Штурмовики в уравнителях преследуют Стони. Голос Дианы Мун Глэмперс: Боритесь за право быть как все! Согласно двести сорок третьей, двести сорок четвертой и двести пятьдесят пятой поправок к Конституции, закон нашей страны гласит, что никто не имеет права быть красивее вас, никто не имеет права быть остроумнее вас, никто не имеет права бегать быстрее вас! Диана Мун Глэмперс (появляясь на экране): Здравствуйте. Меня зовут Диана Мун Глэмперс, я возглавляю отряды уравнителей. Если вы узнали, что кто-то делает что-то лучше вас, ваш долг тут же сообщить об этом человеке в мой штаб. Мы сейчас же наденем на него уравнители, дабы больше никто по его милости не чувствовал себя неполноценным. Где бы вы ни жили, в любой час дня или ночи наберите один-семь-семь-шесть. Сообщите дежурному о тех, кто заставляет вас чувствовать себя полным дерьмом. Они у нас попляшут. Мы заткнем им пасть. Стони ускользает от преследователей. Он загнан на телестудию. Первый рабочий сцены: Эй! Г-г-где т-твои у-у-урав-внители? Стони: Что? Первый рабочий сцены: П-п-принесите эт-тому парню у-у-у-равнители. Уравнители п-п-принесите! Л э р р и: Получай! Напяливай, да поживее! Стони: В чем дело? Вы ошиблись… Л э р р и: Ты, умник, слушай… Первый рабочий сцены: Д-давай-д-давай, детка, надевай. Привязывают Стони мешок с песком. Л э р р и: Двадцать пять фунтов — на грудь, Майк. Первый рабочий сцены: И сорок два — на спину. Л э р р и: Теперь не побегаешь, миляга. Первый рабочий сцены: Ну, ты, идиот, какой у тебя умственный коэффициент? Стони: Кажется, сто тридцать один. Л э р р и: Сто тридцать один! Ого, так тебе нужно радио. Майк, у тебя есть запасное? Первый рабочий сцены: Держи. Стони: Зачем это? Л э р р и: Чтобы все было честно. Ума у тебя побольше, чем у многих, потому и нужно радио, чтобы ты не был шибко умным. Рабочий сцены надевает на Стони наушники. Первый рабочий сцены: Вот, надевай и выметайся… Сюда идет директор… Л э р р и приклеивает Стони искусственный нос. Л э р р и: И еще вот это. В наушниках возникает страшный шум. Стони шатается от силы звука. Диана Мун Глэмперс: Согласно статье три-три-четыре (Д), всякий испортивший установленные правительством уравнители умственного коэффициента, приговаривается к двум годам тюрьмы или уплате штрафа в размере десяти тысяч долларов. Боритесь с вашим преобладающим интеллектом! (Шум в наушниках становится сильнее.) Заткните ему пасть! Стони срывает наушники, слышит постукивание директорской трости. Рабочий сцены: Добрый день, сэр! Появляется Директор с завязанными глазами, его сопровождает зрячая собака. Звучит музыка. Ведущий (в телестудии): А теперь из Телесити, из Дома Больших шоу мы покажем вам… Музыка звучит громче. …симфонию Телесити. Дирижер — Альфред Блюжен… Музыка заглушает его слова. … и с ним кордебалет Телесити в программе «Музыкальных мгновений»!.. Стони избавляется от уравнителей и прячется в пустой телевизионной студии. Диктор: Добрый вечер, дамы и господа. Меня зовут… гхм… Мы прервали передачу… ради спецвыпуска новостей, только что поступивших к нам. (Ищет бумажку.) Дамы и господа, полиция разыскивает Гарри… Бержери? (На мгновение надевает очки в тонкой оправе, чтобы прочесть имя.) Гаррисона Бержерона, двадцати двух лет, который обвиняется… (Опять надевает очки.) …подозревается в заговоре. Бержерон — гений и атлет. Он опасный преступник. Звучит музыка. Мы сообщили вам о Гаррисоне Бержероне, но забыли показать его фотографию. Вот, дамы и господа, его фотография. Гаррисон Бержерон — опасный преступник. Убейте его! Объявление полиции окончено. До свидания. На экране — балет, который прерывается появлением странной фигуры в необычных уравнителях. Гаррисон Бержерон (сбрасывая уравнители и обращаясь к балеринам): Кто станцует со мной? Ты?! Голос директора (через микрофон): Говорит директор студии. Советую вам прекратить. Это противозаконно. Я снимаю с себя ответственность за все, что с вами произойдет. Говорю вам, немедленно прекратите! Да прекратите же… Гаррисон Бержерон (срывая с балерины уравнители): Музыка! Звучит мелодия из «Ромео и Джульетты». Гаррисон и балерина танцуют. Звук ружейного выстрела. Замедленная съемка: танцоры падают в лужу крови. Появляется Глэмперс, в руках у нее дымящаяся двустволка. Диана Мун Глэмперс: Некоторые из сегодняшних телешоу совершенно непристойны! Изображение Стони искажается и исчезает. Звучит грустная музыка. Голос за кадром: В прошлом году родилось сорок три биллиона младенцев. Население Земли каждые два месяца возрастает вдвое. Ежедневно восемь миллионов людей умирают от удушья. Если из всех четырехлетних детей Земли выстроить цепочку, то она достигнет Солнца. Океаны Земли составляют одну восьмую того объема, который они занимали десять лет назад… Повар: Обычно все остывает прежде, чем клиент примется за закуску. Да, впрочем, он ничего, кроме нее, и не успевает съесть. Сюда приходят не затем, чтобы поесть. Крупный план подноса с едой. Ну, давай, неси этому… э-э… (Заглядывает в заказ.) Говарду. Мистеру Лайонелу Дж. Говарду. Стони: Лайонелу Дж. Говарду… Повар: И забудь о том, что ты несешь смерть. Ты подаешь еду в салон самоубийства «Нравственность». Будь у тебя хоть бубонная чума, это ничуть не трогало бы людей, находящихся здесь. Через час-другой они все равно умрут. Стони прокладывает себе путь сквозь толпу людей, стоящих тесно, как сельди в бочке. Он входит в тихое, похожее на мотель заведение и сталкивается с хорошенькой официанткой, бегущей по лестнице. Нэнси: Опаздываешь. Стони: Простите. Я… я не в ладах с временем. Нэнси: Ты, наверное, новенький! Стони: Да. Нэнси: Мало того, что ты опоздал, так ты еще и не улыбаешься. Пока ты здесь, нельзя позволять себе постное выражение лица. Стони улыбается. Шире! Стони широко улыбается. Иди за мной. Стони: Что делают эти люди снаружи? Нэнси: Что за глупый вопрос? Они живут. Стони: Вот как… Нэнси: Здесь не больше народу, чем в любом другом месте. Ты знаешь такое место, где меньше народу? Стони: Не знаю. Нэнси: Ну ладно. Мистер Говард ждет. Подашь ему еду и очень вежливо выслушаешь то, что он изволит тебе сказать. У него есть что сказать. Стони: Это можно. Нэнси: Если он вдруг решит, что пришло время умереть, согласись с ним, позвони в колокольчик и поддержи в нем самоубийственное настроение до моего прихода. Стони: Хорошо. Нэнси: И улыбайся. Улыбайся! Стони стучит в дверь. Лайонел Дж. Говард: Не стесняйся, входи! Входи! И убери с морды эту идиотскую ухмылку. Тебе платят за то, чтобы ты улыбался, улыбался, улыбался. Думаешь, я этого не знаю? Стони: Я принес вам поесть. Лайонел Дж. Говард: Поставь все на стол и садись. Это единственное место, где можно скрыться от толпы. Многие завидуют тебе: ты переступаешь порог самоубийства, не умирая, но скрываешься от толпы. Стони: Мне действительно очень повезло. Лайонел Дж. Говард: Человечество стало походить на косточки в малине. Стони: Косточки в малине? Лайонел Дж. Говард: Вспомни, как плотно лежат косточки в малине… И люди стиснуты точно так же — не продохнуть. Почему ты задержался? Стони: По глупости… Лайонел Дж. Говард: Еще пара минут ожидания, и я бы ушел отсюда. Стони: Решились бы… продолжать такую жизнь? Лайонел Дж. Говард: Ты называешь жизнью то, что снаружи? Я такой жизни не признаю. Стони: Не знаю, не могу подобрать нужное слово. Лайонел Дж. Говард: Я выбрал цианистый калий. Моя жена, бог знает почему, советовала мне угарный газ. «Мади, — сказал я, — умереть от цианистого калия гораздо мужественнее». Когда начали осуществлять программу самоубийства «Нравственность», я написал президенту Соединенных Штатов, что ветераны должны иметь право на то, чтобы их при всех регалиях привязали к столбу и взвод морских пехотинцев Соединенных Штатов, в голубой форме, расстрелял бы их. Я получил официальный ответ. В нем говорилось, что мое предложение направлено на рассмотрение Ассоциации ветеранов. Скорее всего, штабные чиновники просто выбросили его в мусорную корзину. Телекомментатор: Трудно себе представить, не правда ли? День без противозачаточных пилюль… День без оцепенения внизу живота… День без… Стони: Что это? Лайонел Дж. Говард: Служанки пичкают меня рекламной жвачкой. Предлагают средство от этого ада на Земле. Телекомментатор: Чудесные пилюли, контролирующие численность населения! Чудесные пилюли, помогающие нам идти по жизни до тех пор, пока не придет день несказанного блаженства — блаженства благословенной смерти! Только мирно переступить порог нравственного самоубийства! Ваша любимая еда от Говарда Джонсона… которую приносят очаровательные официантки… в восхитительный номер самоубийцы, где вы в одиночестве можете испустить дух. Вам еще не надоело жить? Почему вы до сих пор не позвонили в местный салон самоубийства? Грядет день, когда все поймут нравственность самоубийства! Лайонел Дж. Говард: Целыми годами слушал эти правительственные бредни. И всегда считал их совершенно бесполезными. Нэнси: Мистер Говард, вы, кажется, отдали предпочтение цианистому калию? Лайонел Дж. Говард: Я мало чего предпочитал в этой юдоли слез. В том числе, наверное, и цианистый калий. Нэнси: Время пришло. Лайонел Дж. Говард: Могу я еще раз прочесть рекламу нравственного самоубийства? Нэнси: Вы же знаете ее наизусть, мистер Говард. Лайонел Дж. Говард: Однажды я наблюдал эксперимент по исследованию эффективности противозачаточных пилюль «Нравственность». Проверяли, что чувствует принявший их человек. Парню завязали глаза и вручили Геттисбергскую речь. В самый разгар чтения ему здорово ударили — в то место, куда действительно больно, и он не пропустил ни слова в книге. Я хочу задать последний вопрос. Нэнси: Что, простите? Лайонел Дж. Говард: Задать последний вопрос… А вы должны правдиво ответить на него. Таков закон. Нэнси: Никогда не слышала о таком законе. Вы тянете время, мистер Говард. Лайонел Дж. Говард: Клянусь, такой закон существует. Нэнси (обращаясь к Стони): Многие, когда дело идет к концу, начинают выдумывать новые законы. Лайонел Дж. Говард: Но почему нет? Нэнси: Мистер Говард, мы можем сделать укол? Лайонел Дж. Говард: Если ответите на мой вопрос. Нэнси: Давайте договоримся так: вы просите укол, и я его делаю. Потом вы задаете вопрос, и я на него отвечаю, если могу. Лайонел Дж. Говард: Согласен. Укол, пожалуйста. Нэнси (ловко делает укол): Готово, сэр. Лайонел Дж. Говард: Итак, когда он читал Геттисберге кую речь, его ударили прямо в… (Тихо стонет и теряет сознание.) Стони: Он… он теперь никогда не задаст свой вопрос. Нэнси: Все в порядке. Через десять секунд он очнется. Тогда и спросит. Лайонел Дж. Говард шевелится и смотрит на Стони. Кажется, он хочет спросить тебя… Но ты не успеешь ответить. Стони наклоняется ближе к Лайонелу Дж. Говарду, тот снова и снова силится задать свой вопрос. Лайонел Дж. Говард: Для… для чего живут люди? (Умирает.) В кадре — длинный ряд мигающих свечей. Звучит печальная и медленная музыка. В кадре — Стони, сидящий на сухой плоской земле. Вокруг него широкое пустое пространство. Рядом сидит котенок. Детский голос: Вначале Бог создал Землю и сказал: «Да будет грязь». И была грязь. И сказал Господь: «Создам я живое из грязи, и грязь увидит, что я свершил». И Господь создал все живое, что теперь есть, и один был человек. И лишь грязь в образе человека умела говорить. Стони наклоняется, чтобы приласкать кошку. «Для чего все это?» — смиренно спросил человек. «Разве все должно быть для чего-то?» — задал вопрос Господь. «Конечно», — сказал человек. Кошка встает и уходит. «Я предоставляю тебе самому думать об этом», — сказал Господь. И Он ушел. В кадре — Стони, он голосует на дороге. Приближается звук едущего автомобиля. Появляется пожарная машина, в ней — Ванда Джун. Ванда Джун: Привет! Комнату для новенького. Стони: Я мертв? Ванда Джун: В этом нет ничего такого. Забирайся к нам. Мы едем!.. Меня зовут Ванда Джун. Сегодня мой день рождения, но прежде чем начался праздник, меня задавил фургон мороженщика. Теперь я мертва. Я на небесах. Я не держу зла на мороженщика даже за то, что он был пьян, когда задавил меня. Меня не очень покалечило. Это было не больнее укуса шмеля. Я здесь так счастлива! Здесь так хорошо! Я рада, что мороженщик напился. Если бы не это, мне бы не попасть на небеса еще годы, годы и годы. Сначала пошла бы в школу, потом — в колледж. Вышла бы замуж, нарожала детей и так далее. Здесь все счастливы: и звери, и убитые на войне солдаты, и люди, умершие на электрическом стуле, — все. Они боготворят судьбу, что привела их сюда. Никто не жалуется. Все мы заняты игрой в карты. И если ты хочешь убить кого-то — не раздумывай. Пойди и убей. Всякий, кого ты убьешь, расцелует тебя за это. Солдаты здесь благодарят шрапнель, танки, штыки и пули, которые дали им возможность беззаботно проводить время: играть в карты и пить пиво. Звучит карнавальная музыка. Шум радостной толпы. Толпа вливается на большую площадь, чтобы отметить прибытие Стони. В конце мелодии возникает диссонанс и на балконе появляется Гитлер. Он идет вразвалочку, развинченной походкой. Гитлер: Что это за убогий экземпляр рода человеческого? Стони: Что-то подобное я уже слышал. Гитлер: Знаешь, кто я? Стони: Знаю. И боюсь тебя. Боюсь больше, чем кого-либо. Гитлер: Я — смерть, и появился, чтобы сказать тебе, что здесь я со всеми на короткой ноге. Я всесилен! Стони (в сомнении качая головой): Вот в этом я не уверен. Гитлер (выпрямляясь): Ты отрицаешь, что я — смерть? Стони: Ты — тот, кого в детстве я считал самым страшным чудовищем. (Оглядывается вокруг.) А все это — то, что я в детстве считал божьим даром счастья после смерти. Гитлер: Я смерть, я конец всего. (В сторону, самому себе.) И всегда был им. (Обращаясь к Стони.) Когда я всем этим людям скажу волшебное слово, они исчезнут навсегда. Потом я скажу волшебное слово тебе, и ты тоже исчезнешь, чтобы никогда не появиться вновь. (Обращаясь к толпе наводящим страх голосом.) Нет рая! Когда вы умираете, вы умираете. Вот и все. Нет ни загробной жизни… Треть толпы исчезает. Ни теней! Еще треть толпы исчезает. Ни очертаний! Остаются только Стони и Ванда Джун. Станьте червями, глупцы! Ванда Джун (жалобно): Червями? Гитлер: Червями, мое светловолосое тевтонское дитя. Ванда Джун (грустно): До свидания. Гитлер: До свидания! Остался только один этот тип. Стони (отчасти себе самому, вдруг прозрев): Смерть в замкнутом пространстве. Гитлер (приходя в ярость от неповиновения): Это что такое? Стони (поднося к голове руку): Здесь все смешалось… ты… они… все это… Служба контроля… луна, солнце, звезды. (Обретает уверенность и силу.) Я заставлю тебя исчезнуть. Гитлер (пугается, но не подает виду даже самому себе): Интересно, каким образом? Стони (склоняет голову, трясет ею, осваиваясь с новой могучей силой, которую он только что осознал в себе). Вот здесь! Мне поможет то, что здесь! (Высоко поднимает голову.) Загробная жизнь существует, если мы создаем ее здесь. Здесь я могу создать все, что захочу… (намекая на смерть Гитлера) или уничтожить все, что захочу. Стони и Гитлер становятся друг против друга, как борцы. Гитлер (с издевкой): Жизнь против смерти? Стони: Смерть против… творческой мысли. Гитлер (внезапно делает магические пассы, не касаясь Стони, закрыв глаза, стараясь со всей данной ему силой уничтожить врага): Исчезни! Исчезни! Исчезни! Стони корчится, падает на колени, поднимается, во что бы то ни стало старается не поддаваться. Гитлер открывает глаза и, увидев, что Стони уцелел, превращается в оплывшего старика, каким он был в конце второй мировой войны. Кончено! Стони (с мягким, точным жестом, тихо): Исчезни. Гитлер исчезает. Стони (выбирается из могилы на кладбище в Бруклине. Читает эпитафию на памятнике): «Стони Стивенсон, астронавт. Все идет хорошо, неполадок нет». Я счастлив. Счастлив, восставший из праха. Голос Боконона: Смотрите, сколь изумительно деяние Господне! Стони (он один слышит голос Боконона): Прекрасный путь, Господи. Воистину, не сам я проделал его. Что я в сравнении с тобой? Голос Боконона: Если хочешь почувствовать в себе больше величия, вспомни, что праху даже не пришло в голову приподняться и оглядеться вокруг. Стони (встает, очищает комбинезон от земли): Я столько видел, а прочие не видели почти ничего. «Что пользы в треволнениях… не будет им конца… Улыбка белозубая, не покидай лица». Идет от могилы к человеку с сенокосилкой. Громче слышен шум сенокосилки, затем он стихает. (Указывая через плечо на свою могилу.) Там есть памятник… Садовник с кладбища: Памятник! Да мало ли их здесь! Стони: На нем написано: «Стони Стивенсон, астронавт». Садовник с кладбища: Самого-то Стивенсона, конечно, там нет. Камень поставила его мать. Он пропал в космосе или во времени. Неизвестно где. Стони: Ясно. Там, на камне, написано… Садовник с кладбища: «Все идет хорошо, неполадок нет». Стони кивает. Я думал, про это все знают. Стони: Я надолго уезжал. Садовник с кладбища: Его капсула упала в Тихий океан, прямо в назначенное место. Но, когда ее открыли, в ней никого не было. Только лежала записка с теми словами, которые ты видел на камне. Стони: Спасибо. Садовник с кладбища: Всегда рад. Заводит свою сенокосилку. Стони идет по кладбищу. «Что пользы в треволнениях? Не будет им конца. Улыбка белозубая, не покидай лица».